Соборная площадь

«Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…». К этому дню у меня скопилось сто шестьдесят восемь ваучеров. На их приобретение пошла почти вся наличка. С горящими глазами я бегал по базару в поисках выгодных купцов. Но те будто сквозь землю проовалились. У некоторых ребят пакеты были покруче моего — до тысячи чеков. Они тоже метали икру. Кажется, из всех ваучеристов не переживал один Скрипка. Его личное кредо купил, — тут же продал, сработало четко. И теперь заросший седой щетиной, щуплый, пожилой, но подвижный армянин изголялся над нами, как хотел. Он подскакивал клоуном от одного к другому, дурашливо морщил нос, с ехидным смешком брызгал на всех слюной. Ребята гнали его грубыми пинками, чем усиливали и без того распиравшую тощую грудь радость. Скрипка умерил свою прыть лишь тогда, когда услышал, что одного знакомого армянина, работавшего на базаре со взрослым сыном, зарезали в Чалтыре свои же армяне. Тому, видимо, мало показалось навара от перекидки ваучеров, если пошел к друзьям играть в карты. Содрал крупную сумму денег. При расчете его и прикончили. Неделю назад пропал и оборотливый Акула. Как вскоре выяснилось, он взял на комиссию у крупных дельцов двадцать тысяч долларов, пообещав возвратиться с «капустой» к вечеру этого же дня. И пропал. Домыслов было много. Оказалось, что с женой он капитально поссорился, даже заявление написали на развод. Бабой она предстала не из простеньких, тоже участвовала в коммерческих сделках, правда, по турецкой мануфактуре. Среди ребят прошел слух, что она могла его и пришить. Заинтересованные лица обследовали подвал дома, в котором они жили, проверили связи с представителями торгового бизнеса. Но зацепиться было не за что.

— Балдеет где–нибудь в другом городе, — уверяли более беспечные. — С такими бабками везде можно неплохо устроиться, до конца жизни хватит. Семьдесят лимонов на наши.

— В Штатах двадцать тысяч баксов тоже сумма, — вторили им.

— Вот именно. Или в Израиле, он же еврей.

— В Штаты и в Израиль нужны визы, а они выдаются не сразу.

— Оформил заранее, Господи. Получил визу, подготовил документы на выезд, загодя купил билет. Потом хапнул баксы и бегом на самолет. Доверие ему оказывали дай Боже. Втерся капитально.

Мать Акулы не единожды приходила на базар. Трясущаяся, жалкая, едва сдерживая рыдания, она просила ваучеристов рассказать о сыне все, что они знали, помочь разыскать его. Клеймила позором бывшую невестку, прозрачно намекая, что та способна на любую подлость. Только много позже в забетонированном русле Темерника, напротив железнодорожного вокзала, обнаружили труп мужчины, по приметам схожий с бывшим Акулой. Но явных доказательств, кажется, не выявили. Так и ушла эта темная история в прошлое, тем более неопознанные трупы находили каждодневно десятками. Валютчики с Семашко рассказывали, что видели Акулу садящимся в иномарку. Возникла версия о том, что в тот день он сдавал баксы постоянным клиентам, поэтому без опаски влез в машину с дымчатыми ветровыми стеклами. Приученный частыми честными сделками со знакомыми партнерами, поплатился за свою доверчивость жизнью. В конце концов те, видимо, решили вернуть переплаченные ему деньги именно таким способом. Но это были всего лишь предположения, будоражившие изредка умы ваучеристов. Неотработанные, недоказанные версии. Да и кто из правоохранительных органов желал бы ими заниматься. Ваучеристы, валютчики, челноки, мелкие владельцы частной собственности могли расчитывать только на себя, если даже имеющие вооруженную до зубов охрану крутые бизнесмены то и дело попадали под вал захлестнувшей страну преступности. Фенита–ля–комедия, как сказал бы написавший противореволюционное «Наваждение» великий Прокофьев.