— За Николая Первого четвертак дать можно, а за Павла как за лом. Это уже не монета, серебряный кружок.
— Мне предлагали пятьсот тысяч, я не отдал, — осклабился мужик, забирая монеты.
Господи, когда уже люди перестанут набивать цену таким вот примитивным способом. Неужели, прежде чем нести что–то на базар, трудно пройти в любой музей и проконсультироваться.
— За углом, на рынке, возьмут за миллион, — не дав ему договорить, заговорщически подмигнул я. — Ты не соглашайся, глядишь, кто купит подороже.
— А почему не берешь ты? — засомневался колхозник.
— У меня их мешок…
Потеряв всякий интерес к клиенту, я отошел в сторону, чтобы не ввязываться в долгий глупый разговор. Аркаша обхаживал двух молоденьких девчат с золотыми сережками, Скрипка прощупывал пальцами серебряный мужской браслет от часов. Когда Аркаша освободился, я тронул его за рукав пиджака:
— Ты не в курсе, почему над двуглавым орлом и над короной на некоторых российских монетах выбита шестиконечная звезда Давида?
— Сейчас предложили? — полюбопытствовал он.
— Нет, я вообще спрашиваю. На рублях Николая Первого и Александра Второго звезды уже восьмиконечные. А вот на монетах Александра Первого, к примеру, звезды еврейские. Неужели еще Петр Третий, сын Голштейн — Готторпского герцога Карла Фридриха и русской императрицы Анны Петровны был членом масонской ложи? Или даже раньше — Петр Великий?
— Это ты спроси у них, у своих царей — императоров, — поджал губы Аркаша. — Масонская ложа тайн своих не выдает. Такая организация, что с ней лучше не связываться.
— Разве на этот счет нет никакой литературы? Я имею ввиду монеты.
— Есть. Спроси у Лени Вальдмана, с которым и ты, и я когда–то спекулировали книгами на теневом книжном рынке, и который теперь имеет собственный магазин «Феникс» на Соборном и прекрасную дачу в Хайфе в Израиле. Кстати, магазин у него не один, и не только в Ростове, как, впрочем, и у нашего общего тоже друга по книжным делам Геры Ходоса. А можешь подойти к другому Лени, который только что из Израиля припорхнул. У того вообще на любые темы.
— Вальдман с Ходосом не только не здороваются, но даже замечать перестали. А этого чудика что, иудеи не приняли?
— Выяснилась разница в исповедывании религий.
— А ты к какой тяготеешь?
— Ни к какой. Верю в Высший Разум. Он и есть Бог.
— Логично.
Оставшись без ответа на свой вопрос, я подался за пирожками. Солнце уже давно перевалило за полдень. Хотя множество медных листьев давно усеяло землю под раскидистыми каштанами, было довольно тепло. Народ ходил в пиджаках. Возвращаясь назад, я заметил, что ребята поменяли сосредоточенные выражения лиц на озабоченно — печальные. Значит, случилось что–то неприятное.
— Очкарик разбился, — подтвердил догадки Скрипка. — Игорь, что стоял с нами. Хороший парень был, спокойный. Не пил, не курил.
— Как это произошло? — спросил я, вспоминая высокого симпатичного ваучериста из группы Жорика Длинного.
— Выехали из Бреста на купленных машинах. В ночь, восемь человек. В колонне отец Игоря. Тот только что занял место в хвосте, а впереди пошел Сникерс. Навстречу «Урал». Видимо, ослепил Игоря фарами, он же вдобавок в очках. Да еще отстал. Когда спохватились и вернулись назад, у «жигулей» кабина сравнялась с капотом, а двигатель аж в салон влез. Удар был такой силы, что мощный «Урал» перевернулся.
— Отец Игоря, наверное, с ума сошел, — попытался представить я картину.
— Нет, поначалу вместе со всеми выдирал монтировками тело сына из машины. Представляешь, как живой, говорят, ни единой царапины. Только весь мягкий.
— Еще бы, мясо от костей отстало, — вздохнул Аркаша. — Отбивная.
Сникерс с другими перегонщиками стоял в стороне. Чувствовалось, что ребята еще не отошли от кошмара. Ахали кулечницы и пакетчицы, вечно поддатая Света стояла с мокрыми глазами. Очкарик никому не сделал плохого. Молодой, высокий, симпатичный, интеллигентного вида парень с белокурыми, гладко зачесанными волосами и внимательными голубыми глазами за прозрачными стеклами очков. Вот тебе и выгодный бизнес. Влетел на билетах Мавроди, решил попытать счастья на другом поприще. Сколько еще талантливых молодых ребят надут могилу в погоне за призрачным счастьем, в надежде вырваться, наконец–то, из вечной нищеты. А скольких убьют подонки. Или сопьются, останутся калеками. Не надо новой революции с шашками наголо, с пулеметами в упор, с Чапаевым впереди. Она уже идет, тихая, незаметная. Количество жертв, скорее всего, будет одинаковым…