Соборная площадь

И снова я не испытал страха, словно высшие силы ограждали меня от гадливого чувства. Наоборот, возникло любопытство. Подумал, чем питаются души умерших людей в потустороннем мире. И сразу на стене крупным планом возникли молодые и пожилые люди, грызущие сочные плоды, жарящие мясо, варящие что–то в котелке на костре. Веселые, беззаботные, они вели себя абсолютно свободно. Старики ловили рыбу, ухаживали за животными. Те, кто помоложе, целовались, обнимались. Любопытство простиралось дальше. Озабоченный сексуальными проблемами, вспомнил и про них, самых приятных из земных благ. Загорелые, красивые, стройные парень с девушкой разделись догола и принялись заниматься любовью без всякого стеснения. Они меняли позы, ласкали половые органы руками и губами, выгибались от наслаждения. Но до оргазма дело не доходило. Откинув длинные пышные волосы с лица, девушка сочувственно улыбнулась, в глазах мелькнуло искреннее сожаление. Снова нахлынули прекрасные пейзажи, от которых веяло спокойствием и размеренностью. Затем возле берега моря объявилась огромная рыбина. Она глотала купальщиков с искаженными от страха лицами. Когда человек попадал в темную зубастую пасть, он уже смирялся с участью. Лицо практически ничего не выражало, было мертвым. Значит, мерзкое чувство не покидает людей и там. Через несколько кадров у рыбины распахнулось брюхо, проглоченные ею люди вновь оказались на свободе еще более веселые, жизнерадостные. Почему–то вспомнился средний брат, недавно вновь угодивший в тюрьму. Рыбина тут–же погналась за ним. Я видел, как брат изо всех сил пытается добраться до берега. Не успел. Медленно затянулся в пасть с тем же мертвым выражением лица. Больше рыбина, как остальных, его не выпустила. Может, не пришел еще срок. И снова яркие сочные краски удивительной природы, оперения райских птиц, шерсти животных, одежд людей. Неповторимый, никогда невиданный на земле калейдоскоп многоцветия, чистого, неизгаженного ни одним дымком, пятном нефти, асфальтовой шкурой. Ни машин, ни заводов, ни мусорных свалок,

Я начал уставать, закрыл глаза. Пропеллер продолжал неназойливо зудеть. За дверью устоялась сторожкая тишина. Наверное, шакалы испугались неожиданного приезда милиции, поломавшего их планы. В комнате было темно и холодно, ноги снова начали мерзнуть. Положив согретое телом массивное долото под кровать, я подумал, что золото у меня действительно есть. Восемнадцать граммов, купленных в последний день уходящего года. Оно спрятано в заначке, его, теперь я точно это знал, так и не нашли, хотя перерыли всю квартиру. Надо только встать, пересилить слабость, апатию. Дел еще полно, ждут завершения. Не сказано последнее слово в начатом романе про нашу, разметанную революцией, гражданской и отечественной войнами, коллективизациями с перестройками, большую семью. Еще не встал на ноги носящий как и я не отцовскую фамилию — другую — сын. Наташу с Сергеем не видел больше десяти лет. Как они там, кем вырастают. Большие, поди, десятилетку должны уже закончить. Мне пришлось учиться одиннадцать лет, четыре последних года в вечерне — сменной школе, после работы на производстве. Но учился, и до сих пор тянусь к знаниям. А у старшей дочери пианино давно молчит, внучке два годика, вечные проблемы с деньгами, неурядицы в личной жизни. Эти хотя под боком, Аленка вообще в Ставропольском крае. Один раз приехала с бабушкой, приняла подарок и снова в неизвестности на долгие годы. Надежда, наверное, по–прежнему пьет. Мужчину излечить от алкоголизма еще можно, женщину — никогда. Странная судьба, бестолковая, как у многих, живших в коммунистическом обществе. Чего переживать, все было общим, даже женщины и дети, несмотря на толстый внешний макияж. Мастер в цеху драл жен подчиненных на заваленных железками верстаках, ректор в институте — на чертежах, член Политбюро — на залитой вином, измазанной осетровой икрой, белоснежной скатерти. А писатель где попало. Хоть в коровнике стоя, хоть в Доме Союза творческих работников на паркетном полу. Такая профессия. Все это, конечно, с одной стороны хорошо, но как выбраться из идиотского положения. Ни сил, ни особого желания. Полнейшее безразличие. Одни мысли, тягучие как патока, возбуждают земные желания.