Соборы пустоты

Их было не больше десяти. Шумная компания юнцов, то ли возвращавшихся из бара, то ли как раз собиравшихся продолжить веселье, скрюченная старушка, у которой на коленях в сумке дрожал чихуахуа, элегантный мужчина, с важным видом опиравшийся на старомодную трость с серебряным набалдашником, молчаливая пожилая пара, наверняка туристы, и двое-трое клерков, которые, как и она, торопились вернуться домой после долгого и трудного дня. Сандрина попыталась отогнать одолевавшие ее дурацкие страхи и уселась на заднем сиденье, прижимая к груди папку с документами.

Но прежде чем двери трамвая закрылись, в него протиснулся еще один пассажир.

08

Ари и не подумал взять визитку у агента ССЦ и под удивленным взглядом Бенедикт молча вышел из «Сансер». Не в его привычках было уходить не попрощавшись, и официантка неприязненно покосилась на мужчину в черном костюме, сидевшего в глубине зала.

Ночь еще не наступила, и на улице последние солнечные лучи окрашивали стены в чудесный оранжевый цвет. Дети гоняли мяч между фонтанчиком Уоллеса[11] и каруселью на площади Абесс. Чуть дальше подростки, собравшиеся возле спортивной машины, болтали, затягиваясь сигаретами. Несколько туристов, спустившихся от церкви Сакре-Кёр, прогуливались, наслаждаясь мягким вечерним воздухом.

Маккензи сунул под мышку книгу и газету, втянул голову в плечи и, закурив «Честерфилд», быстрым шагом пошел вверх по улице Равиньян.

Покинуть квартиру на улице Рокетт, где он прожил пятнадцать лет, было не просто, Ари душой прикипел к кварталу Бастилии. Но боязнь столкнуться там с Лолой, продавщицей книг с улицы Турнель, которая по-прежнему работала в магазине «Пасс-Мюрай», придала ему решимости. И вот уже два месяца, как он поселился в самом центре квартала Абесс, неподалеку от улицы, где прошло его детство и где после кончины матери они несколько лет прожили с отцом.

Так что жизнь в Восемнадцатом округе стала для Ари возвращением к истокам, чьи приметы попадались здесь повсюду, но вот забыть ту, от которой он бежал, не получилось. Ари воссоздал свое прежнее жилище в двухкомнатной квартире, возвышавшейся над площадью Эмиля Гудо, разместив в ней свои книжные шкафы, гитары, гигантскую коллекцию DVD, развесив по стенам большие фотографии и, конечно, прихватив старого дворового кота, которого когда-то назвал Моррисоном за фальшивое мяуканье в спину.

Ари прошел мимо магазина промышленного антиквариата. На этот раз он не замер в восхищении перед витриной, где были выставлены огромные вокзальные часы, как поступал каждый день, превратив это в настоящий ритуал. Неожиданный визит агента ССЦ вывел его из себя. Хотя он, чтобы продлить бюллетень, сильно преувеличивал симптомы перед психотерапевтом, вызванная разрывом с Лолой депрессия была непритворной, и Ари не испытывал ни малейшего желания снова погружаться в мир спецслужб. Презирая систему в целом, он не находил в себе сил продолжать работать аналитиком и даже подумывал заняться чем-то совершенно другим. По вечерам, когда Ари сидел на балконе, развалившись в кресле-качалке, с бокалом шотландского виски и старым «Телекастером»,[12] и его пальцы пробегали по потертому грифу, ему случалось грезить о непритязательной карьере музыканта: найти кавер-группу и играть по барам, как в старые добрые времена. Переигрывать привычные блюзы и рок семидесятых, думая только о следующей партии, зажигать в глазах посетителей огонек ностальгии… С тех пор как Ари обосновался в этих краях, он уже два-три раза сыграл с безбашенными ребятами из рок-группы «Сурок-эксгибиционист», выступавшими в барах Абесс, с которыми свела его жизнь в одном квартале. В такие минуты ему удавалось забыть обо всем на свете, и желание подать в отставку, чтобы наконец целиком посвятить себя старому пристрастию, день ото дня донимало его все сильнее.

И все же приходится признать: стоило упомянуть о его незавершенном расследовании, как тотчас дали о себе знать призраки прошлого.

По непонятным причинам его последнее дело было преждевременно закрыто, и эта тайна отдавала горьким привкусом неразрешенной загадки. Впрочем, то, что его лишили возможности довести расследование до конца, только усилило отвращение, которое он отныне испытывал к работе всех секретных служб. Еще одна капля, переполнившая и без того налитую до краев чашу.