Собрание

Площадь, там где Пантеона
Лиловеет круглый бок,
Как гиганта мощный череп,
Как мигреневый висок,
Где мулаты разносили
Розы мокрые и сок —
Там на дельфинят лукавых
Я смотрела и ушла
В сумрак странный Пантеона
Прямо в глубь его чела.

Неба тихое кипенье
В смутном солнце января —
Надо мною голубела
Пантеонова дыра,
Будто голый глаз циклопа:
Днем он синий, вечерами
Он туманится, ночами
Звезд толчет седой песок.
Уходила, и у входа
Нищий кутался в платок
А слоненка Барберини
Полдень оседлал, жесток,
Будто гнал его трофеем
На потеху римских зим,
И в мгновенном просветленье
Назвала его благим —
Это равнодушье Рима,
Ко всему, что не есть Рим.

Сад виллы Медичи

В центре Рима, в центре мира
В тёмном я жила саду.
Ни налево, ни направо
Ночью нету на версту
Никого, кроме деревьев
Померанцевых замерзших.
Кроме стаи кипарисов
Саркофагов, тихих статуй.
И стеной Аврелиана
Этот сад был огражден.
Здесь ее ломали готы,
Здесь они врывались в Рим,
То есть это место крови.
И на нем мой дом стоял.

Ночью войдешь —
Никого… а кто-то смотрит.
Тихо вздрогнет половица,
Приотвурится окно,
А в глухую полночь дробью
Барабанят стены, пол.
Чуть задремлешь — тут кувалдой
В потолок стучать начнут.

Я привыкла, я привыкла,
Не совсем сошла с ума
Только дара сна благого
Этот дух меня лишил —
Хоть бесплотен, но нелегок —
Фердинанд, Атилла, Гоголь?
Или мальчик, рядом с домом
Спящий в мраморном надгробье,
Отстраненный и немертвый?
Страшен этот взгляд тяжелый,
Взгляд, текущий не из глаз.

Кто бы ни был дух упорный —
Мелочь сорная иль князь
В ночь последнюю простился, —
В ручку двери он вселился, —
Ящерицей темной стала,
Быстро нагло побежала
Вверх и вниз.

Я узнала этот ужас —
Тихий, будто первый в жизни
Легкий белоснежный снег.
Так прощай, сад Медичийский,
И стена Аврелиана,
Гоголь, piazza Barberini,
И похожая на колхозницу статуя богини Рима.
Всею душой, подбитой
Белым шелком ужаса, отныне,
Все равно я о вас тоскую.
И о зимних горьких померанцах.

V

Из Марло