Собрание народных песен

Но в том-то и дело, что несовестливо и неотчетливо Петр Киреевский поступать не мог. Положение осложнялось еще и тем, что с годами «обильные песенные потоки» не иссякали, а увеличивались. Две тысячи песен намечавшегося издания 1833 года — это записи самого Петра Киреевского, семьи Языковых, а также «вклады» Пушкина, Соболевского, Востокова. Но уже вскоре в его руках окажутся не две тысячи песен, а вдвое, втрое, в десять раз больше… Общий же объем Собрания народных песен П. В. Киреевского таков, что не только дореволюционная, но и современная наука до сих пор не в состоянии осуществить его полное издание[109]. А Петр Киреевский был один…

Имя замечательного поэта и выдающегося ученого-слависта Александра Христофоровича Востокова названо в списке третьим. Судя по всему, Петр Киреевский придерживался определенной хронологической последовательности поступления к нему «вкладов». «Востоков, — сообщал он 14 октября 1833 года, — узнавши о готовящемся собрании, прислал мне 12 стихов, которые он сам переписал с рукописи 1790 года, хранящейся в Румянцевском Музее». В количественном отношении этот «вклад», конечно же, уступал многим другим, но он, как и пушкинский, был одним из самых первых, положил начало собранию. Кроме того, для Петра Киреевского, вне всякого сомнения, было важно само участие Востокова в его «предприятии». Известно, что еще в начало XIX века Востоков выступил с проектом издания своеобразного фольклорного свода «Цвет русской поэзии», он одним из первых пытался «русифицировать» стихотворные размеры, использовать народную поэтику. Но главная его заслуга заключается в создании «Опыта о русском стихосложении» (1812, 1817), в котором поэтика былин и народных песен впервые рассматривается как особая система русского тонического стихосложения. Это труд Востокова не имеет себе равных в теории стиха.

Вслед за Востоковым следует имя Гоголя, внесшего свой «вклад» тогда же, в 30-е годы, когда появились «Вечера на хуторе близ Диканьки», а вслед за ними — статья «О малороссийских песнях», и когда прозвучал вдохновенный гоголевский гимн народной песне: «Какую оперу можно составить из наших национальных мотивов! Покажите мне народ, у которого бы больше было песен. Наша Украина звенит песнями. По Волге, от верховья до моря, на всей веренице влекущихся барок заливаются бурлацкие песни. Под песни рубятся из сосновых бревен избы по всей Руси. Под песни мечутся из рук в руки кирпичи и как грибы вырастают города. Под песни баб пеленается, женится и хоронится русский человек. Все дорожное: дворянство и недворянство, летит под песни ямщиков. У Черного моря безбородый, смуглый, с смолистыми усами казак, заряжая пищаль свою, поет старинную песню: а там, на другом конце, верхом на плывущей льдине, русский промышленник бьет острогой кита, затягивая песню. У нас ли не из чего составить своей оперы?»

Первые фольклорные записи самого писателя тоже относятся к 30-м годам. «Главным делом Гоголя в эту пору, — отмечает его первый биограф, — было собирание украинских народных песен, в которое он в одно время вдался было усиленно, относясь к этому занятию с горячим увлечением внезапно возгоревшейся страсти». Эта «страсть» Гоголя скажется не только в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» — едва ли не самом фольклорном произведении русской литературы, но и в «Мертвых душах», в «Тарасе Бульбе», а в Собрании народных песен П. В. Киреевского гоголевскими записями представлены песенные сокровища Украины.

Далее Петр Киреевский называет имя Михаила Петровича Погодина — прозаика, историка, издателя «Московского Вестника» и «Москвитянина» и крупнейшего собирателя своего времени, прославившегося созданием ценнейшего Древлехранилища. Его роль в возникновении общенационального фольклорного свода весьма значительна. Погодин записывал сам и привлекал к собирательству других, в первую очередь, студентов Московского университета, в котором он многие годы был профессором всеобщей и русской истории. Так стали собирателями Кавелин, князь Костров, Якушкин. Через Погодина, его обширнейшие связи собирателя древнерусских рукописей Петр Киреевский получил «значительные собрания» из Рязанской и Тверской губерний (Тихомирова и Перевлесского), а позже — одни из самых первых записей былин из Архангельской губернии от адмирала Кузмищева и учителя из Шенкурска Харитонова.