Собрание произведений в 3 томах. Т. II. Проза

За сим наблюдалось несколько в партикулярном, но на вид переодетые, тоже в пиджаках, плащи через предплечье, семеро их было, шестеро несли каждый свою часть, а целое нес седьмой. Это было так. Сперва несли хлебных два пука, свернутых, как рога, и к ним по семь диадим на каждый рог с именами народов на каждой повязке – отличные ленты, – блестящие, шелковые, пламенеющие на свету. Потом шел один со звездой, с большой пентаграммой, улыбаясь, как кинозвезда, но только ртом – глаза оставались как были. Следом – еще пара. Ретиарий-пролетарий с сетью, какую образуют пересекающиеся меридианы и параллели, а вместо трезубца – с молотом, которым он словно бы собирался оглушить женоподобного колхозника-мирмиллона, вооруженного коротким, мощным, как ятаган, серпом и щитом, покрытым с гомерическим реализмом выколоченными царствами восточного полушария. Ими, то есть щитом и серпом, он вяло отмахивался против молота и сети предшествующего майора. Все эти символы соединялись на подушечке седьмого. Земля оказывалась промежду рогов, перевитых диадимами, вся охваченная измерительной сетью и припечатанная обольщающим символом рабочего класса с крестьянством, звезда повисала повыше, меж самых окончаний рогообразных хлебов над восточным полушарием, солнце же располагалось прямо под землей, упершись лучами в пустой ледяной материк. За ними следовала небольшая пауза.

Потом шли уже штучки попроще. Пресс-папье с изображением Капитолийской волчицы из прозрачной пластмассы вместо ручки – сувенир делегации сапожников; ажурная башня – ручная работа, щетина и клей; модель исторического судна в виде зажигалки с монограммой; и много другого барахла, всего не упомнишь.

Несли звезды. Алюминиевые, жестяные, латунные, картонные, розового пластика, по одной, по нескольку; на иной подушечке располагалось не менее чем целое созвездие. Часть из них были морские звезды – засушенные и в банках. Два раза по ошибке спруты. Затем Млечный Путь, кометы, маленькие ракеты, спутники, противоположная сторона Луны, Земли, Венеры, Сатурн с кольцами – вся воздушная колышущаяся и приплясывающая тварь, флаги великих и малых союзных государств, дрессированные кошечки, коллекция этикеток от спичечных коробков и прочее.

А следом шествовала более или менее цивильная толпа без особых приношений, вся в сером, с невидными лицами, тусклыми веками глаз и аспидными цветами в руках и петлицах.

Впереди же качался скрытый под полотнищами катафалк, а на катафалке стоял, качаясь, простой дощатый гроб, а в том самом гробу пребывал герой нашего романа.

Я вышел на улицу и смешался с теми, кто были поближе. Толпа разъединилась под взором и предстала в виде отдельных лиц. Замелькала фигура Сивого, все тронулись шагать. Все же рядом со мной оказался кто-то, кто проговорил тихо:

– Зауряднейшая история.

– О чем вы?

– Как о чем? Вас ничего не удивляет?

– Немного странно, конечно, но что такого?

– Вот видите, ничего такого, а странно.

– Так это всегда так, – сказал я, теряя нить мысли.

– Вот я и говорю: история зауряднейшая, – вернулся на круги своя невольный мой сосед.

– История – верно – незамысловатая, но нечто странное в ней есть, – отозвался я, вынырнув на поверхность.

– Конечно, иначе какой смысл акцентировать ее обыкновенность?

– Вот вы и объясните тогда, почему вы именно так и поступаете, – продолжал я с захваченного плацдарма, но вместо ответа услышал фамилию собеседника:

– Ведекин.

Фамилия была чья-то знакомая, интеллигентная, из литературоведческих кругов, с репутацией лица хоть и служащего, но порядочного. Конечно, такой разговор велся больше для проверки надежности, но и с содержательной стороны в нем был интерес.

– Послушайте, Ведекин, я согласен с вами. Мне понятно, что смерть для вас, человека мыслящего, – явление заурядное, оттого и похороны видятся вам в обычном свете. Но вряд ли бы стали вы затевать спор, если бы это было все, что вы хотите сказать.

– Вы – насмешник, – заявил Ведекин. – Очень невежливо, по-моему, вместо того, чтобы отвечать собеседнику, выяснять причины, заставляющие его говорить то или это. Конечно, меня интересует не мое, а ваше мнение. Я и сам знаю, что тут что-то не то. Но что? Ведь событие – проще пареной репы. Ну, умер. Умер – и все. Он умер – мы хороним. Что такого?