Собрание произведений в одном томе

У нас импотенция возникает от других причин. Мы в основном с теми, кто нам не нравится. Мы, как правило, – тех, кто нам не нравится, но нужен для решения жилищных вопросов, прописки, обмена, уборки квартиры, мытья окон.

Брак по расчету сейчас не выгоден ввиду частой смены режимов. А секс по расчету – повсеместный. Кого мы только не имеем!.. Ради выпивки, ради бутерброда… Что, конечно, сказывается на нашем здоровье.

Дома мы, конечно, валимся как подкошенные. Дома уже все понимают: иди, мол, но уж без справки не возвращайся.

А как себя настроить? Какие такие упражнения делать? Отсюда массовые обращения к экстрасенсам, настырные просьбы усилить по мужской части. Хотя что такое сильный – никто не знает. Женщины правильно молчат, как она скажет: «Ты знаешь, он покрепчее тебя».

Правда, в последнее время плотская любовь перестала делать успехи. Ты ее любишь, любишь – а она справку не дает.

Но, с другой стороны, может, и мы их недостаточно бойко любим? Хотя и они, как правило, одутловатые. Поэтому некоторые наши вообще опустились любить мужчин. Никаких расходов, подарков, в гостиницу проход свободный, старушки у подъездов не подозревают, красота! Хотя и противно до отвращения. Ужас! Представляю – целовать усатую рожу, будто я член правительства… Но ведь и мою кто-то вынужден целовать… Правда, и я чью-то отказываюсь… Ты смотри, как все переплелось!

Встречи стали пустыми: ни интеллектуального начала, ни физического завершения – сплошное пьянство на основе сексуальной неопределенности. Многие, очнувшись от беспробудности, с удивлением видят, что лучшая для них женщина – это жена.

Так что не надо бегать к врачам. Никаким лекарством нелюбимую женщину не заслонить. Надо ночевать с кем живешь и жить с тем, к кому привык. Приказываю:

брачную ночь считать первой,

первую ночь считать брачной,

а семейную жизнь – счастливой.

Другой не будет.

Последнее 8 Марта

В межнациональной борьбе женщины забыты окончательно. 8 Марта вызывает какие-то воспоминания. Цветы, духи кому-то… Но кому – ни черта. Память отшибло начисто. В воспаленном мозгу плавают какие-то чеки, газовые баллоны.

В девять утра я должен быть на углу Боснии и Герцеговины, там соберутся чужие. С какой стороны – не помню, я за кого – тоже не помню. Надо будет выстрелить. Кто откликнется, с тем и будем воевать.

Разве сейчас можно к мужику подойти, он весь зарос бородой от пяток до шеи. В этой бороде не то что рот, автомат не нащупаешь. Грудь в опилках, зад в навозе, в глазах желтый огонь. «Крым наш и никогда не будет вашим», – и куда-то помчался.

Вернулся в шашке и в шпорах с лампасами и нагайкой. Заорал на всю однокомнатную: «Бабы, на стол накрывай, туды-ть твою, атамана сегодня принимаем! Я кому гутарю, бабье поганое!!!»

Опять, значит, подол подтыкай, пол мой, в реке белье полощи. С их конями опять надо знакомиться.

Ой, бабоньки, как бы при атаманах коммунистов не пришлось вспоминать. Как дадут по десять плетей к 8 Марта, чтоб любила. Впредь. А за борщ недосоленный может шашкой по щеке.

Сьчас к мужику не подходи, сьчас он в стрессе. Он сьчас сам к тебе не подойдет, и сама к нему не подходи.

Они нонче в стаи сбиваются, розги мочать, костры жгуть, бегают пригнувшись, прищуриваются и куда-то стреляют из бердани. Некоторые, нехорошо улыбаясь, на съезде говорят и пытливо в штаны смотрят, свой али чужой. Про любовь даже поэты не пишут, а если с женщиной что и творят, то только в лифтах и электричках, и то если она говорит «нет». Если скажет «да», его и след простыл.

Трудно, бабоньки, трудно, казачки наши неустроенные. Свято место пусто не бывает. Как мужики на фронт ушли, так из другого лагеря эти перебежали, молодцы в серьгах, кольцах, завивках и красных юбках. Такие ребята славные. Экран ноне весь голубой, такая – одна-вторая-третья. И передачу ведет нежная он, и поет, смущенная, и танцует, тряся слабенькой бороденкой сквозь серьги и монисты, и ляжечками худосочными сквозь юбочку снует, и глазки с поволокой в угол, на нос, на предмет.

Ой, бабоньки, напасть какая! За что ж на нас такое. Нам самим надеть нечего, а тут еще с ними делись. Духами, кремами. В волосатую грудь втирают. Ноги бреют, страдальцы божьи. Мужчин воруют, отовсюду норовят. И ты ж смотри, билетов на голубой этот огонек, билетов не достать. Во всех театрах бывшей столицы слабым мужским телом крепкое женское потеснили, и спрос есть.

Потому что правильно, зачем мужикам эти хлопоты? Дети, подарки, колготки, роддома? Оно ж никогда не беременеет. Само себе зарабатывает… На улице само отобьется, да на него никто и не полезет. А оно, кстати, на холоде в мужском, оно в тепле в женском. То есть выгодно со всех сторон. В гостиницу входи свободно.

– Куда вы с дамой?

– Какой дамой? – оба обернулись. И все. И нет вопросов. Два матроса.

И равноправие. Сегодня ты жена, завтра – я. И самое главное, люди от них не размножаются. А сегодня людей размножать – это вопросы размножать. К себе, семье и правительству. На хрена нам эти проблемы?