Собрание сочинений

       1

       В старом вицмундире с новыми заплатами

       Я сижу в трактире с крезами брадатыми.
       Пьяница, мотушка, стыд для человечества,
       Я — паяц, игрушка русского купечества.
       "Пой, приказный, песни!" — крикнула компания. —
       "Не могу, хоть тресни, петь без возлияния".
       Мне, со смехом, крезы дали чарку пенного,
       Словно вдруг железы сняли с тела бренного.
       Все родные дети, дети мои милые.
       Выпивши довольно, я смотрю сквозь пальчики,
       И в глазах невольно заскакали "мальчики".
       "Ох, создатель! Эти призраки унылые —
       Первенца, Гришутку, надо бы в гимназию…
       (Дайте на минутку заглянуть в мальвазию!)
       Сыну Николаю надо бы игрушечку…
       (Я еще желаю, купчики, косушечку!)
       Младший мой сыночек краше утра майского…
       (Дайте хоть глоточек крепкого ямайского!)
       У моей супруги талья прибавляется…
       (Ради сей заслуги выпить позволяется!)" —
       "Молодец, ей-богу, знай с женой пошаливай,
       Выпей на дорогу и потом — проваливай!"

       2

       Я иду, в угаре, поступью несмелою,

       И на тротуаре всё "мыслете" делаю.
       Мне и горя мало: человек отчаянный,
       Даже генерала я толкнул нечаянно.
       Важная особа вдруг пришла в амбицию:
       "Вы смотрите в оба, а не то — в полицию!"
       Стал я извиняться, как в театре комики:
       "Рад бы я остаться в этом милом домике;
       Топят бесподобно, в ночниках есть фитили, —
       Вообще удобно в даровой обители;
       В ней уже давненько многие спасаются… —
       Жаль, что там маленько клопики кусаются,
       Блохи эскадроном скачут, как военные…
       Люди в доме оном все живут почтенные.
       Главный бог их — Бахус… Вы не хмурьтесь тучею,
       Ибо вас с размаху-с я толкнул по случаю".
       И, смущен напевом и улыбкой жалкою,
       Гривну дал он, с гневом погрозивши палкою.

       3

       Наконец я дома. Житие невзрачное:

       Тряпки да солома — ложе наше брачное.
       Там жена больная, чахлая и бледная,
       Мужа проклиная, просит смерти, бедная.
       Это уж не грезы: снова скачут мальчики,
       Шепчут мне сквозь слезы, отморозив пальчики:
       "Мы, папаша, пляшем, потому что голодно,
       А руками машем, потому что холодно.
       Отогрей каморку в стужу нестерпимую,
       Дай нам корку хлеба, пожалей родимую!
       Без тебя, папаша, братца нам четвертого
       Родила мамаша — худенького, мертвого"…

       4

       Я припал устами жадно к телу птенчика.

       Не отпет попами, он лежал без венчика.
       Я заплакал горько… Что-то в сердце рухнуло…
       Жизнь птенца, как зорька, вспыхнувши, потухнула.
       А вот мы не можем умереть — и маемся.
       Корку хлеба гложем, в шуты нанимаемся.
       Жизнь — плохая шутка… Эх, тоска канальская!
       Пропивайся, ну-тка, гривна генеральская!

<1866>

ПЕСНЯ О КАМАРИНСКОМ МУЖИКЕ

Ах ты, милый друг, камаринский мужик,

Ты зачем, скажи, по улице бежишь?

Народная песня

I