Собрание сочинений. Американские рассказы и повести в жанре "ужаса" 20-50 годов

В зале царило страшное смятение. Мужчины хватались за оружие и надвигались со всех сторон, а в середине одинокий ирландский воин молча работал топором. В своем безумии Турлох превратился в раненого тигра. Его неуловимо быстрые движения сметали как вихрь, как взрыв неодолимой силы. Едва был повержен Халфгар, как ирландец перепрыгнул через его распростертое тело и устремился к Торфелу, который вытащил свой меч и стоял, будто обеспамятев. Но люди из челяди, кинувшись на помощь хозяину, заслонили его. Поднимались и опускались мечи; среди них, словно отблеск летней молнии, сверкал далкассийский топор. Справа и слева, спереди и сзади на ирландца наступали воины. С одной стороны надвигался, вращая двуручный меч, Осрик; с другой — слуга с копьем. Пригнувшись, Турлох уклонился от просвистевшего над головой острия и нанес двойной удар: лезвием и коротким острием с другой стороны топора. Брат Торфела упал с перерубленным коленом; слуга умер еще стоя на ногах, когда острие пробило ему череп. Турлох выпрямился, направил щит в лицо воину, что бросился на него. Острый выступ в центре превратил лицо нападавшего в кровавое месиво. Уже поворачиваясь, чтобы защитить себя с тыла, Турлох почувствовал, что тень смерти нависла над ним. Краем глаза он заметил, как Тостиг Датчанин поднял свой огромный двуручный меч и застигнутый врасплох, прижатый к столу, понял, что даже сверхъестественная быстрота на сей раз не спасет его. Затем просвистевшее в воздухе лезвие ударилось о статую, и со звуком, подобным грому, раскололось на тысячу сверкающих голубых звездочек. Тостиг пошатнулся ошеломленный, все еще сжимая бесполезную рукоятку, и Турлох сделал выпад, будто держал в руке меч: острие вверху топора вонзилось Датчанину в лицо и дошло до мозга.

В этот миг отовсюду послышалось странное пение, и викинги взвыли. Гигантский слуга Торфела вдруг повалился на Турлоха, даже не опустив занесенный для удара топор. Ирландец расколол ему череп, прежде чем заметил, что в горле врага застряла стрела с наконечником из кремня. Казалось, зал наполнился странными лучиками света, что жужжали как пчелы, и жужжа несли мгновенную смерть. Турлох рискнул бросить взгляд в другой конец зала, где располагался огромный главный вход. Через него в помещение вливалась орда странных пришельцев. Были они смуглокожими и маленькими, с черными как бусины глазами и бесстрастными лицами. Их не прикрывала кольчуга, но руки сжимали боевые топоры, мечи и луки. Теперь, лицом к лицу с врагами, они пускали свои длинные черные стрелы почти не целясь, и пол усеяли трупы челядинцев.

Кровавые волны побоища захлестнули зал скалли, словно разрушительный шторм, что превращает в груду обломков столы, разносит скамьи, срывает охотничьи трофеи и украшения со стен и оставляет алые озера на полу. Темнокожих пришельцев было меньше, чем викингов, но неожиданность нападения и смертельный град стрел сравняли их числом; а теперь, в рукопашной схватке, их воины показали, что дерутся не хуже своих высокорослых врагов. Ошеломленные внезапной атакой, лишенные времени на то, чтобы подготовиться к битве, одурманенные брагой, северяне сражались со всей безудержной отвагой, свойственной этому племени. Но примитивная ярость нападавших ни в чем ни уступала доблести викингов; а там, где побелевший от страха священник собственным телом прикрывал умирающую девушку, Черный Турлох крушил врага с неистовством, делавшим одинаково бесполезными и доблесть, и ярость.

Над ними возвышался Черный Человек. И когда среди сверкающих молний смертоносной стали взгляд Турлоха ловил изваяние, ему казалось, что оно как бы выросло, стало больше, выше, словно великан нависло над сценой битвы; что голова его терялась в дыму, который собрался у потолка огромного зала; что оно словно черное облако смерти, упивается зрелищем жалких букашек, умерщвляющих друг друга у его ног. Погрузившись в эту оргию убийств, отражая удары и нападая, Турлох осознал, что такой мир привычен Черному Человеку. Ярость кровавой сечи, насилие — его стихия. Острый запах свежей крови приятно щекотал его ноздри, а желтоволосые трупы, что валялись у подножья, стали жертвами, принесенными в его честь.

Шторм неистовой битвы сотрясал скалли. Помещение превратилось в груду развалин, где ноги скользили в лужах пролитой крови, а тех кто, не удержавшись, падал, ждала смерть. Обезображенные гримасой ярости, словно ухмылкой, головы скатывались по мокрым плечам. Копья с шипами вырывали еще бьющееся сердце, заливая горячей кровью грудь. Словно скорлупа, раскалывались черепа, и их содержимое пятнало сверкающее железо боевых топоров. Из темноты возникал нож, из распоротого живота вываливались на пол дымящиеся внутренности. Скрежет стали о сталь, звуки ударов сливались в оглушительную какофонию. Никто не просил пощады; никто не проявлял милосердия. Раненый викинг подмял под себя темнокожего воина и сжал мертвой хваткой шею, не обращая внимания на удары, которые тот вновь и вновь наносил ему, погружая нож в тело.