Собрание сочинений и писем (1828-1876)

36 Таким образом Бакунин называет здесь доносом жалобу на злоупотребления местной администрации. Этак нетрудно возвести в доносчики. кого угодно. Злоупотребляя такою терминологиею, Бакунин дошел до клеветнического обвинения в писании доносов и Петрашевского.

В этом отношении Бакунин повторял обвинение Муравьева, который в письме к Корсакову из Петербурга от 15 марта 1860 г. сообщал, что "(Петрашевский пишет доносы в III Отделение". Бакунин не ограничивался, возведением этого обвинения на Петрашевского в частных письмах; так, будучи в гостях у иркутского губернатора Извольского, он позволил себе там сказать, что Петрашевский и Завалишин пишут доносы в Третье Отделение. Муравьев, а вслед за ним Бакунин объявляли доносом всякую подписанную даже полным именем жалобу на произвольные действия администрации. Но если царскому сатрапу Муравьеву это было простительно, то политическому ссыльному Бакунину это вряд ли подобало (см. статью В. Семевского "М. В. Буташевич-Петрашевский в Сибири". "Голос Минувшего" 1915, март, стр. 48). В. Полонский в "Материалах для биографии Бакунина", т. II, стр. 647-677, перепечатал жалобы Петрашевского по начальству, которые дали повод его врагам бросать против него позорящее обвинение в писании им "доносов". Содержание этих документов, свидетельствующих скорее о мужестве Петрашевского, который в качестве бесправного ссыльного дерзнул вступить в открытый бой с всемогущими царскими сановниками, разоблачая их неправильные действия" показывает, насколько легкомысленно поступал Бакунин, повторяя это обвинение, брошенное против Петрашевского раздраженным генерал-губернатором Восточной Сибири.

37 Как указывает В. Семевский в своей работе о петрашевцах, характеристика, даваемая в письмах к Герцену Петрашевскому, "гораздо более роняет самого Бакунина, чем Петрашевского". Семевский кстати напоминает, что Петрашевский был единственным из своих сопроцессников, так и кончившим свои дни в Сибири. А то, что именно Бакунин, а не кто другой, выдвигает против Петрашевского такие обвинения, как то, что он не платит своих карточных долгов (Бакунин вообще никаких не платил), или что его поклонниками является мелкая интеллигенция, которую Бакунин всегда и везде провозглашал главною силою революции, показывает только, что в своем желании угодить своему покровителю Муравьеву Бакунин утратил меру и потерял чувство смешного.

Для характеристики атмосферы, создавшейся тогда в Иркутске, приводим выдержки из двух писем, перехваченных жандармами (не знаем, враждебными или дружественными Муравьеву) и принадлежащих повидимому рядовым обывателям. Первая выписка сделана из письма П. Новицкого, неизвестного лица, приехавшего по приглашению Муравьева на работу в Восточной Сибири и временно оставшегося без назначения, к Алексею Никифоровичу Майнову, полковнику лейб-гвардии уланского полка, прикомандированному к департаменту Генерального Штаба. В письме, датированном 1 июля 1860 г. и направленном из Иркутска в Петербург, автор выражает свой ужас по поводу сложившейся в Иркутске обстановки: людей нет, вместо них "шайка разбойников". "Муравьев в Петербурге и Муравьев в Иркутске это - дело иное. Здесь он неузнаваем... Вы видите перед собою какого-то хама сибирского или, как его здесь называют, князя сибирского... Муравьев окружил себя людьми, подобными Беклемишеву, убийце Неклюдова; кругом его образовалась шайка людей, готовых на все, что есть безнравственного. От этих господ зависит сделать из вас то, что им хочется, и вы, явившись в Иркутск, должны себя заявить, т. е. стать на сторону этой шайки, к которой принадлежит и Бакунин, или же быть заброшенным без жалованья, переведенным в самое отдаленное место Восточной Сибири и оставленным за штатом, т. е. должны умирать с голоду. Шпионство, наушничество и полный деспотизм, разврат, мотовство и издевка над всеми святыми чувствами человека, гонение на всякий след, на всякое выражение гуманности - вот чем живет здешнее общество" (Дело Архива Революции, III О. 2 секр. арх. К. 8. No 361, лл. 1-2).