Собрание сочинений (София, 11 книг)

Она имела в виду своих дочерей и их мужей, пришедших в ярость, обнаружив, что мать практически лишила их наследства, а этот отвратительный Антуан, их заклятый враг, собирается уехать со всем, что по праву им принадлежало.

— Прости, что я заставляю тебя пройти через все это, — извиняющимся тоном проговорила бабушка, — но, как тебе известно, время не считается с нашими желаниями.

Антуан заговорил своим чеканным, хорошо поставленным голосом. Больше чем когда-либо он был похож на актера.

— Одну минуту, мама, — сказал он. — Я хочу прочесть кое-что, написанное для тебя.

Это было благодарственное стихотворение. Закончив чтение, он умолк. Воздух, казалось, дрожал от переполненности чувствами.

— Это было прекрасно, Антуан, — вздохнула бабушка. — Ты выразил все, что хотел сказать. Все, что я хотела услышать.

На какое-то мгновение она приумолкла. Затем ее губы раздвинулись в тонкой улыбке.

— Плагиат, Антуан? — спросила она.

Улыбка, которой Антуан ответил матери, была столь же лучезарной.

— Разумеется, мама, — ответил он. — Разумеется.

Они обнялись, плача. Гудение рожка такси, казалось, стало еще более нетерпеливым. Антуан взглянул на меня, прячущегося под лестницей. Он легонько кивнул мне, как бы говоря: «До свидания. Будь внимателен». Затем он развернулся и, не взглянув более на мать, побежал к двери. Ему было тридцать семь, но выглядел он на все шестьдесят, казалось, он несет на своих плечах огромную тяжесть. Не дойдя до двери, он остановился, услышав голос матери, в последний раз напутствовавшей его.

— Не оглядывайся, Антуан, — сказала она. — Никогда не оглядывайся. Будь счастлив и действуй. Действуй! В этом все дело. Действуй!

Та сцена наполнила меня странной грустью, не ушедшей и по сей день, — в высшей степени неизъяснимой меланхолией, которую дон Хуан объяснил тем, что тогда я в первый раз узнал, что наше время когда-нибудь закончится.

На следующий день моя бабушка отправилась со своим советником, слугой и камердинером в путешествие к таинственному месту, называвшемуся Рондонией, где ее советник-маг собирался найти для нее лекарство. Бабушка была неизлечимо больна, а я даже не знал об этом. Она так и не вернулась, и дон Хуан объяснил, что продажа всего своего имущества и передача денег Антуану была величайшим магическим актом, предпринятым ее советником, чтобы избавить ее от забот о членах своей семьи. Они были так разозлены на мать за ее поступок, что их не заботило, вернется она или нет. У меня было чувство, что они даже понимали, что больше не увидят ее.

Стоя на этой плоской горной вершине, я вспомнил эти три случая своей жизни так, как будто они произошли всего мгновение назад. Поблагодарив этих троих, я преуспел в возвращении их в мою жизнь на эту вершину. Когда я закончил кричать, мое одиночество стало невыносимым. Я заплакал.

Дон Хуан терпеливо объяснил мне, что одиночество неприемлемо для воина. Он сказал, что воины-странники могут положиться на то, на что обращают всю свою любовь, всю свою заботу, — на эту чудесную Землю, нашу мать, являющуюся основой, эпицентром всего того, что мы собой представляем, и всех наших дел, той самой сущностью, к которой все мы возвращаемся, той самой, что позволяет воинам-странникам отправиться в свое окончательное путешествие.

Затем дон Хенаро стал совершать акт магического намерения в поддержку моего предприятия. Он выполнил серию удивительных движений, лежа на животе. Он превратился в светящуюся каплю, которая, казалось, плыла по земле, как по воде. Дон Хуан сказал, что таким образом дон Хенаро обнимает огромную Землю и что, несмотря на разницу в размерах, Земля ощутила его объятия.

Действия дона Хенаро и объяснения дона Хуана способствовали тому, что на смену моему одиночеству пришла огромная радость.

— Я не могу смириться с мыслью о твоем уходе, дон Хуан, — услышал я свой голос.

Звук моего голоса и сказанные мной слова привели меня в замешательство. Еще большее огорчение я почувствовал, когда начал непроизвольно всхлипывать, побуждаемый жалостью к самому себе.

— Что со мной, дон Хуан? — пробормотал я. — Я никогда не знал такого состояния.

— С тобой происходит то, что твое осознание вновь достигло пальцев твоих ног, — ответил он, смеясь.

Я совершенно утратил контроль над собой и полностью отдался чувствам подавленности и отчаяния.

— Я хочу остаться один, — пронзительно вскрикнул я. — Что со мной происходит? Во что я превращаюсь?

— Пусть все идет своим чередом, — мягко сказал дон Хуан. — Чтобы покинуть этот мир и предстать перед неведомым, мне понадобится вся моя сила, все мое терпение, вся моя удача. Но прежде всего мне будет нужна вся стальная выдержка воина-странника. Тебе же, чтобы остаться и продолжить путь, как подобает воину-страннику, понадобится все то же, что и мне. Путь, в который мы отправляемся, нелегок, но остаться ничуть не легче.

Чувства захлестнули меня, и я поцеловал ему руку.

— Ну-ну-ну! — сказал он. — Ты еще башмаки мне почисть!