Собрание сочинений святителя Григория Богослова

Когда же сие будет? — скажут скорые на все и ни в чем не твердые, легко созидающие и разрушающие. Когда светильник поставится на свечнице и на что употребится талант, то есть дар? — скажут ревностнейшие к дружбе, нежели к делу благочестия. Когда сие будет и какой дам на сие ответ вам, преименитые? В таком деле и глубокая старость — недолговременная отсрочка. Ибо седина с благоразумием лучше неопытной юности, рассудительная медлительность — неосмотрительной поспешности, кратковременное царствование — продолжительного мучительства, подобно как малая доля драгоценности предпочтительней обладания многим не имеющим цены и прочности, небольшое количество золота — многих талантов свинца, малый свет — великой тьмы. А что касается до сей поспешности, поползновенности и излишней ревности — опасно, чтобы они не уподобились или тем семенам, которые пали на камни и, будучи неглубоко в земле, тотчас взошли, но не могли вынести первого солнечного зноя, или тому основанию, положенному на песке, которое не устояло при небольшом дожде и ветре. Горе тебе, граде, в нем же царь твой юн, говорит Соломон (Еккл. 10:16). Не будь скор в словесех (Притч. 29:30) — слова того же Соломона, который говорит о скорости в словах, то есть о чем–то меньшем, нежели опрометчивость в делах. Кто же вопреки сему потребует поспешности предпочтительно безопасности и пользе? Кто возьмется, как глиняное какое–нибудь изделие, изготовляемое в один день, образовать защитника истины, который должен стоять с ангелами, славословить с архангелами, возносить жертвы на горний жертвенник, священнодействовать со Христом, воссозидать создание, восстановлять образ Божий, творить для горнего мира и, скажу более, быть богом и творить богами? Знаю, чьи мы служители, где сами поставлены и куда готовим других. Знаю величие Божие и человеческую немощь, а вместе и силу. Небо высоко, земля же глубока (Притч. 25:3). И кто из низложенных грехом взойдет на небо? Кто, обложенный еще дольним мраком и грубой плотью, может целым умом ясно созерцать всецелый Ум, находясь среди непостоянного и видимого, вступить в общение с постоянным и невидимым? Даже из самых очищенных едва ли кто может видеть здесь хотя такой образ доброты, каково изображение солнца в водах. Кто измери горстию воду, и небо пядию, и всю землю горстию, кто постави горы в мериле и холми в весе (Ис. 40:12)? Кое место покоища Его (Ис. 66:1) и чему из всего Он уподобится? Кто сотворивший все словом, устроивший человека премудростью, соединивший разлученное, сочетавший персть с духом, сложивший живое существо — видимое и невидимое, временное и вечное, земное и небесное, касающееся Бога, но не постигающее, приближающееся и далеко отстоящее? Рех: умудрюся, говорит Соломон, и сия, то есть мудрость, удалися от мене. Далече паче неже бе (Еккл. 7:24, 25). И действительно, приложивый разум приложит болезнь (Еккл. 1:18). Он не столько радуется о найденном, сколько скорбит о непостигнутом, как обыкновенно (представляю себе) случается с людьми, которых отвлекают от воды, прежде нежели они утолили жажду, или которые, надеясь что получить, не могут схватить того руками, или от которых мгновенно скрывается озарявшее их блистание света.