Как на родосцев дождем падало золото, так тебе из могилы приносится железом золото, а с ним и беда. Раскапывай же, раскапывай все могилы; может быть, какая–нибудь из них, обвалившись, задавит и тебя, а тем окажет помощь мертвецам.
Я была гробница, но теперь уже не гробница, а куча камней. Так стало угодно златолюбцам. Где же правосудие?
Увы! Увы! Стал я прахом, но не избежал злодейских рук. Что хуже золота?
Боюсь за человеческий род, если и тебя, гробница, осмелился кто–то непреподобными руками опрокинуть на землю.
Я, гробница, как башня, стояла горе, но человеческие руки сравняли меня с землей. Какой закон позволил это?
Эта обитель принадлежала мне, умершему, но железо проникло и в мою могилу. Пусть и твоим домом овладеет другой!
Заступ нужен на пашне, но прочь от моей могилы, прочь! У меня нет ничего, кроме гневных мертвецов.
Если бы ждал я тебя, ненасытный опустошитель гробов, то здесь висели бы и кол, и колесо.
Для чего ты тревожишь меня — пустой гроб? Одни только кости и прах скрываю в себе для приходящих.
Я, гробница, выше всех гробниц, но и меня наряду с прочими раскрыла рука убийцы! И меня ограбила рука убийцы! Смертные, не стройте больше надгробных памятников и не делайте погребений. Сбирайтесь к мертвым телам, псы! А люди, эти искатели золота, и из праха мертвецов извлекают уже золото.
Один соорудил гробницу, а ты уничтожил ее. Пусть и тебе, если позволено, соорудит один гробницу, а другой опрокинет ее на землю!
И на мертвецов уже наложили руки златолюбцы. Умершие, бегите, если можно, из гробов.
Для чего тревожишь меня? Одни только хрупкие черепа мертвецов заключаю я в себе. Все богатство гробниц — кости.
Беги от демонов, которые здесь поселились! А больше ничего нет во мне, гробнице. Все богатство гробниц — кости.
Если бы целый гроб был золотая обитель, и тогда, златолюбец, не надлежало бы поднимать своей руки на умерших.
Всем владеете вы, живые, а мне, умершему, досталось немного камней, и они для меня дороги. Пощади же мертвецов!
Я не золотая обитель, для чего же опустошают и меня? У меня, гробницы, которую ты тревожишь, все богатство — мертвец.
Я, гробница, была славой окрестных жителей, а теперь стала памятником самой злодейской руки.
Если у тебя слишком златолюбивое сердце, выкапывай
себе золото в другом месте, а у меня нет ничего, кроме перетлевших погребальных одежд.
Не оставляй мертвеца обнаженным напоказ людям, иначе и тебя иной обнажит, а золото по большей части только сонная греза.
Для смертных не довольно стало налагать руку на смертных. Напротив того, спешите вы брать золото и с мертвецов.
Окажите помощь и своим гробницам вы, которые видите этот разоренный памятник. Посмотрите, каков этот расхититель гробов!
Кто меня, с давнего времени закрытого неподвижными камнями, напоказ смертным выставил бедным мертвецом?
Для чего ты, несчастный, разорил мою могилу? Да пресечет Бог и твою жизнь, о златолюбивое чудовище!
Клянусь умершими, клянусь самым тартаром, никогда не обращать благожелательного взора на расхитителя гробов!
Горы и утесы, плачьте над моим гробом, как над одним из товарищей; всякий же камень да падет на того, кто прикоснется к тебе железом!
Был я богат, а теперь нищ; гробница огромна, а золота внутри нет. Пусть знает сие тот, кто готовит поругание неприкосновенному убежищу мертвеца!
Хотя без отдыха будешь до основания раскапывать мое подземное жилище, однако же концом всего этого будет для тебя один труд. У меня нет ничего, кроме костей.
Разоряйте, разоряйте! Гробница много дает золота любителям камней, а все прочее — прах.
Любезная земля, не принимай в свои недра, когда умрет наслаждавшийся выгодами от расхищения гробов!
Приходило железо наругаться надо мной, уже не живым,
и сыскать у меня золото, но нашло нищего мертвеца.
Тартар для некоторых басня, ибо иначе этот человек не открыл бы гроба. О правосудие, как ты медлительно!
О правосудие! Как ты медлительно! И тартар уже не страшен, ибо иначе этот человек не открыл бы гроба.
Том 6
Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою
Цель этого слова — изобразить ход моих несчастий, а может быть, и счастливых обстоятельств жизни, потому что один назовет их так, другой иначе, в каком сам, думаю, будет расположении духа. А наш произвол — ненадежное мерило в суде. Мерная же речь, забавляя, врачует от скорби, а молодым людям служит и уроком, и услаждением — одним словом, приятным наставлением.
И слово мое к вам, некогда моим, а теперь для меня чужим, — к вам, и единоверные со мной, и не право мыслящие, ежели есть они; потому что всякий стал ко мне благорасположенным, как скоро сомкнул я уста. Вы, именитое око вселенной, обитатели, сколько вижу, нового мира, облеченные лепотами суши и моря, ты, новосозданный Рим, отечество новых знаменитостей, град Константинов и столп Державы! Выслушайте человека самого нелживого, который во многих переворотах жизни, где и узнается многое, немало понес трудов.