Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961

В поэзии красна изба — углами.
Чтобы — четыре! И чтоб все — свои!
Чтобы доска не пела под ногами
Чужие песни, а пела бы мои.

То, что стоит — не шатко и не валко,
Из всех квартир единственное — дом! —
Воздвигнуто не прихотью зеваки,
Но поперечных пильщиков трудом.

Тот труд — трудней, чем пильщиков
                                                         продольных,
И каторжнее всех иных работ,
Зато достойным домом для достойных
Мой деревянный памятник встает.

Корней я сроду не пустил. Судьба.
Но вместо них я вколотил тесины.
Мой герб не дуб — дубовая изба!
Корчуйте, ежели достанет силы.

«Я не могу доверить переводу…»

Я не могу доверить переводу
Своих стихов жестокую свободу
И потому пройду огонь и воду,
Но стану ведом русскому народу.

Я инородец; я не иноверец.
Не старожил? Ну что же — новосел.
Я, как из веры переходят в ересь,
Отчаянно
              в Россию перешел.

Я правду вместе с кривдою приемлю —
Да как их разделить и расщепить.
Соленой струйкой зарываюсь в землю,
Чтоб стать землей
И все же — солью быть.

М. В. КУЛЬЧИЦКИЙ

Одни верны России
                               потому-то,
Другие же верны ей
                                 оттого-то,
А он — не думал, как и почему.
Она — его поденная работа.
Она — его хорошая минута.
Она была отечеством ему.

Его кормили.
                   Но кормили — плохо.
Его хвалили.
                   Но хвалили — тихо.
Ему давали славу.
                              Но — едва.
Но с первого мальчишеского вздоха
До смертного
                       обдуманного
                                            крика
Поэт искал
                 не славу,
                                 а слова.

Слова, слова.
                    Он знал одну награду:
В том,
            чтоб словами своего народа
Великое и новое назвать.
Есть кони для войны
                               и для парада.
В литературе
                     тоже есть породы.
Поэтому я думаю:
                               не надо
Об этой смерти слишком горевать.

Я не жалею, что его убили.
Жалею, что его убили рано.
Не в третьей мировой,
                                   а во второй.
Рожденный пасть
                        на скалы океана,
Он занесен континентальной пылью
И хмуро спит
                     в своей глуши степной.

КЛЮЧ

У меня была комната с отдельным ходом.
Я был холост и жил один.
Всякий раз, как была охота,
В эту комнату знакомых водил.

Мои товарищи жили с тещами
И с женами, похожими на этих тещ, —
Слишком толстыми, слишком тощими,
Усталыми, привычными, как дождь.

Каждый год старея на год,
Рожая детей (сыновей, дочерей),
Жены становились символами тягот,
Статуями нехваток и очередей.

Мои товарищи любили жен.
Они вопрошали все чаще и чаще:
— Чего ты не женишься? Эх ты, пижон!
Что ты понимаешь в семейном счастье?

Мои товарищи не любили жен.
Им нравились девушки с молодыми руками,
С глазами,
              в которые,
                             раз погружен,
Падаешь,
              падаешь,
                            словно камень.

А я был брезглив (вы, конечно, помните),
Но глупых вопросов не задавал.
Я просто давал им ключ от комнаты.
Они просили, а я — давал.

ЗЛЫЕ СОБАКИ