Гамарнику[7], НачПУРККА, по чинуНе улицу, не площадь, а — бульвар.А почему? По-видимому, причинаВ том, что он жизнь удачно оборвал:В Сокольниках. Он знал — за ним придут.Гамарник был особенно толковый.И вспомнил лес, что ветерком продут,Веселый, подмосковный, пустяковый.Гамарник был подтянут и высокИ знаменит умом и бородою.Ему ли встать казанской сиротоюПеред судом?Он выстрелил в висок.Но прежде он — в Сокольники! — сказал.Шофер рванулся, получив заданье.А в будни утром лес был пуст, как зал,Зал заседанья после заседанья.Гамарник был в ремнях, при орденах.Он был острей, толковей очень многих,И этот день ему приснился в снах,В подробных снах, мучительных и многих.Член партии с шестнадцатого года,Короткую отбрасывая тень,Шагал по травам, думал, что погодаХорошая в его последний день.Шофер сидел в машине развалясь:Хозяин бледен. Видимо, болеет.А то, что месит сапогами грязь,Так он сапог, наверно, не жалеет.Погода занимала их тогда.История — совсем не занимала.Та, что Гамарника с доски снималаКак пешку и бросала в никуда.Последнее, что видел комиссарВо время той прогулки бесконечной:Какой-то лист зеленый нависал,Какой-то сук желтел остроконечный.Поэтому-то двадцать лет спустяБольшой бульвар навек вручили Яну:Чтоб веселилось в зелени дитя,Чтоб в древонасажденьях — ни изъяну,Чтоб лист зеленый нависал везде,Чтоб сук желтел и птицы чтоб вещали.И чтобы люди шли туда в бедеИ важные поступки совершали.
«Ни за что никого никогда не судили…»
Ни за что никого никогда не судили.Всех судили за дело.Например, за то, что латышИ за то, что не так летишьИ крыло начальство задело.Есть иная теория, лучшая —Интегрального и тотального,Непреодолимого случая,Беспардонного и нахального.Есть еще одна гипотеза —Злого гения Люцифера,Коммуниста, который испортился —Карамзинско-плутархова сфера.Почему же унес я ноги,Как же ветр меня не потушил?Я — не знаю, хоть думал много.Я — решал, но еще не решил.