Собрание сочинений. Т. 10. Жерминаль

Прошли сутки, за ними вторые. При каждом колебании зыби на воде Этьен ощущал легкий толчок-прикосновение человека, которого он убил, словно тот попросту, по-соседски напоминал ему о своем присутствии. И всякий раз Этьен вздрагивал. Постоянно он видел перед собою этот раздувшийся, позеленевший труп с раздробленным черепом и рыжими усами. Потом находило какое-то беспамятство, он забывал, что убил Шаваля, ему казалось, что соперник жив, плавает в воде и вот-вот укусит его. А Катрин теперь все плакала, плакала после этих долгих, бесконечных терзаний и лежала подавленная, полумертвая. А потом ею овладела непреодолимая дремота и она впала в забытье: Этьен будил ее, она бормотала бессвязные слова, даже не открыв глаз, и тут же снова засыпала. Боясь, что она упадет в воду и утонет, он поддерживал ее, обняв за талию. Теперь он вместо нее отвечал на призывы товарищей. Удары кирок приближались, он их слышал, они как будто раздавались за его спиной. Но и сил у него становилось все меньше, у него не хватало энергии стучать. Ведь стало известно, где они, зачем же утомлять себя? Теперь ему было безразлично, придут ли спасители. Целые часы он проводил в тупом ожидании, забывая, чего он ждет.

Произошло, однако, событие, немного приободрившее их. Вода стала спадать и отнесла от них тело Шаваля. Спасательные работы шли уже девять суток, в первый раз Катрин и Этьен сделали несколько шагов по галерее, как вдруг грохнул взрыв и узников сбросило на землю. Они в темноте нашли друг друга и, обнявшись, замерли, обезумев от ужаса, думая, что катастрофа повторилась. Ничто не шевелилось, стук прекратился.

А в углу, где сидели несчастные, прижавшись друг к другу, раздался тихий смех Катрин.

— Как, верно, хорошо на вольном воздухе! Пойдем отсюда!

Этьен сперва боролся против этого бреда. Его мозг был более устойчив, но безумие Катрин и его заразило, он потерял представление о действительности. Обоих обманывали смятенные чувства, особенно Катрин, — она пришла в лихорадочное возбуждение и жаждала излить его в жестах и словах. У нее шумело в ушах, а ей казалось, что это журчит вода, поют птицы; она слышала запах травы, примятой ногами, кругом все было залито светом; перед глазами у нее вращались широкие желтые круги, а ей казалось, что она лежит на солнышке, в хлебах близ канала.

— Что, тепло? Правда. Ну обними же меня, и будем теперь вместе… всегда, всегда!

Этьен сжимал ее в объятиях, а она, прильнув к нему в долгой ласке, лепетала, исходя блаженством:

— Ну какие же мы были глупые! Зачем так долго ждали? Я ведь рада была бы стать твоей, а ты не понимал, ты сердился… А помнишь ту ночь, у нас в доме, когда мы с тобой не спали? Лежим в постелях, прислушиваемся и чувствуем, что оба не спим. Ах, как нас тянуло тогда друг к другу!

Она заразила его своей веселостью, и он тоже принялся шутливо перебирать воспоминания о былых днях безмолвной любви.

— А помнишь, как ты мне надавала пощечин? Да, да, по обеим щекам отхлестала, помнишь?

— Да ведь я любила тебя, — шептала она. — Я, знаешь ли, запрещала себе думать о тебе: не надо, все кончено, а в глубине души знала, что рано или поздно мы будем вместе… Придет какой-нибудь случай, счастливый случай, и сблизит нас… Вот и пришло к нам счастье, правда?

Его бросало в дрожь, он пытался опомниться, очнуться от этого наваждения и все же повторял тихонько:

— Нет, ничто не бывает кончено навсегда. Достаточно искорки счастья, и начнется все заново.

— Так ты меня теперь не оставишь? Никому не отдашь, да? Ах, как мне хорошо!

И почти без чувств она выскользнула из его объятий. Она была так слаба, что голос ее, чуть слышный, совсем затих. Этьен испуганно подхватил ее, прижал к груди.

— Тебе плохо?

Она выпрямилась, сказала удивленно:

— Нет, нисколько! Почему мне может быть плохо?

И вдруг эти слова вспугнули ее грезы. Она с отчаянием посмотрела вокруг, вглядываясь в черную тьму, и, ломал руки, зарыдала:

— Боже мой! Боже мой! Как темно!

Исчезли зреющие хлеба, исчез запах примятой травы, исчезло пение жаворонков, исчезло яркое золотое солнце; кругом была обвалившаяся шахта, смрадная тьма, сочившаяся вода, сырость могильного склепа, в котором они мучились предсмертными муками столько дней. Помутившееся сознание еще увеличивало ее ужас, возродились суеверия детских лет, она видела перед собою Черного Человека, призрак старика углекопа, который бродит по шахте и сворачивает шею беспутным девушкам.

— Ты слышишь? Слышишь?

— Нет, ничего не слышу.

— Да ведь это он… Черный Человек… Идет сюда… Вот уже совсем близко… Земле выпустили кровь из жил — это она мстит за то, что ее всю изрезали… И Черный тут как тут — погляди, вон он… В темноте и то видно, какой он черный… Ой, мне страшно! Страшно!

И она умолкла, только вся дрожала мелкой дрожью. Потом тихонько шепнула:

— Нет, это опять тот пришел.

— Кто?

— Ну тот, кто с нами, кого нет больше.