Собрание сочинений. Т.13.

— Кому, Флоре? Чтоб он у нее их отнял? Ну нет уж!.. Я их даже тебе не оставлю, малыш, ты ведь тоже простак — обязательно с ним поделишься… Нет, нет, никому, пусть лежат в земле, скоро и я за ними последую!

Больная вконец обессилела, и Жак помог ей удобнее улечься, успокоил, как мог, и обнял на прощанье, пообещав вскорости навестить. Убедившись, что она задремала, он подошел к Северине, все еще сидевшей у печки, и остановился позади ее стула; молодой человек, улыбаясь, поднял палец, точно призывая ее к осторожности; молча, она грациозно запрокинула голову, подставив ему свои губы, он наклонился, и уста их слились в беззвучном и долгом поцелуе. Закрыв глаза, оба пили дыхание друг друга. А когда наконец открыли глаза, то в замешательстве увидели, что Флора, бесшумно проскользнувшая в дверь, стоит рядом и смотрит на них.

— Сударыня, вам хлеб больше не нужен? — спросила она хрипло.

Смешавшись, Северина с досадой пролепетала:

— Нет, нет, спасибо.

С минуту Жак смотрел на Флору горящими глазами. Он колебался, губы его дрожали, словно он хотел что-то сказать; но у него вырвался только яростный, угрожающий жест, и он вышел из комнаты. Дверь с шумом захлопнулась.

Выпрямившись во весь рост, Флора продолжала стоять на месте: она, как никогда, походила на деву-воительницу в тяжелом шлеме из золотистых волос. Не зря ее сердце тоскливо сжималось, когда она каждую пятницу замечала эту даму в поезде, который вел Жак. С той самой минуты, как она увидела их вместе, Флора жаждала узнать правду; и вот она ее узнала. Никогда любимый человек не полюбит ее: он выбрал эту пигалицу, эту фитюльку! И сожаление о том, что она не отдалась ему в ту ночь, когда он так грубо попытался овладеть ею, столь нестерпимо терзало Флору, что девушка едва не разрыдалась; в простоте душевной она думала: ведь он бы сейчас целовал ее, отдайся она ему прежде этой дамы! Вот бы встретить его теперь одного, кинуться ему на шею и крикнуть: «Возьми меня, я была просто дура, ничего не понимала!» И вместе с чувством бессилия в ней поднималась ярость против этой щуплой барыньки, которая что-то смущенно лепетала. Своими сильными руками Флора могла бы придушить ее как цыпленка. Отчего ж она не решается? И девушка дала себе клятву отомстить сопернице, ведь она знала о Северине такие вещи, за которые недолго и в тюрьму угодить; правда, та сейчас на свободе, как, впрочем, все мерзавки, продающиеся богатым и важным старикам. И, мучимая ревностью, с трудом подавляя распиравший ее гнев, красивая дикарка рывком убрала со стола остаток хлеба и груши.

— Раз вы не едите, сударыня, я лучше другим отдам!

Пробило три часа, затем четыре. Время тянулось необычайно медленно, усталость пассажиров росла, росло и раздражение. Вечерние сумерки придавали мертвенный вид лежавшей вокруг белоснежной пустыне; каждые десять минут мужчины выходили наружу, чтобы издали поглядеть, как идет работа; возвращаясь, они говорили, что локомотив, по-видимому, все еще не очищен от снега. Даже юные англичанки под конец расплакались — их нервы не выдержали. Хорошенькая брюнетка уснула в углу, опустив голову на плечо молодого человека из Гавра; ее супруг даже не замечал этого: все пришли в такое изнеможение, что было не до приличий. Стужа пробиралась в кухню, люди стучали зубами, но никто не подумал подбросить дров в огонь; в конце концов американец ушел, заявив, что на вагонной скамейке ему будет уютнее. И мало-помалу все стали жалеть, что покинули поезд: будь они там, их по крайней мере не терзала бы неизвестность! Толстая англичанка упрямо твердила, что хочет вернуться в свое купе и лечь; ее еле-еле убедили не делать этого. Внесли зажженную свечу и укрепили ее в углу стола, закопченная кухня осветилась, и тогда стало заметно, что все совершенно пали духом, пришли в полное отчаяние.

Между тем расчистка пути завершалась; освободив паровоз, солдаты сгребали теперь снег с рельсов, машинист и кочегар заняли свой пост.

Жак, видя, что снегопад прекратился, вновь обрел уверенность. Стрелочник Озиль утверждал, будто по ту сторону туннеля, возле Малоне, снежный покров куда тоньше. Машинист переспросил его:

— Вы пришли сюда через туннель? Значит, вход и выход из него не завалены?

— Ведь я вам уже говорил! Ручаюсь, что вы проедете.

Кабюш, работавший не за страх, а за совесть, собрался уходить; с тех пор как его пытались отдать под суд, он сделался еще более застенчивым и диким; Жак окликнул его:

— Вот что, приятель, подайте-ка мне наши лопаты, вон они там, у насыпи. Ведь они могут нам еще понадобиться.

Каменолом сделал то, о чем его просили, и машинист крепко пожал ему руку, желая показать, что он по-прежнему его уважает и по достоинству оценил его труд:

— Вы честный малый, Кабюш!

Это проявление дружеских чувств необычайно растрогало каменолома.

— Спасибо, — коротко произнес он, проглотив ком, подступивший к горлу.