Собрание сочинений. Т.18. Рим

Однако его муки были так невыносимы! Эта парочка, Бенедетта и Дарио, вызвала в нем такую бурю ревности и злобы, что он даже забыл свою возлюбленную Лизбету, забыл и маленькое родное существо, которым так гордился! Женщины всегда возбуждали в нем жестокие инстинкты, ему доставляли наслаждение лишь те, что упорно сопротивлялись. И вот жила на свете женщина, которую он страстно желал; он купил ее, женившись на ней, а она отказалась ему принадлежать. Она, его собственная, законная жена! Он не обладал ею и никогда не будет обладать. В былое время ради нее он готов был сжечь Рим; на что же пойдет он теперь, чтобы помешать ей отдаться другому? Старая, незажившая рана открылась и кровоточила при этой мысли, при мысли, что любимая женщина достанется сопернику. Как они насмехались над ним, те двое! С каким злорадством оклеветали его, выдвинув ложное обвинение в мужском бессилии, которое жестоко оскорбляло графа, хотя он мог легко его опровергнуть. Прада говорил себе, хотя и сам не слишком этому верил, что Дарио с Бенедеттой давно уже стали любовниками, что они встречаются по ночам в алькове мрачного дворца Бокканера, с которым связано столько таинственных любовных историй. Уж теперь-то это неминуемо произойдет, раз церковный брак расторгнут и они свободны. Граф представлял их рядом, на одном ложе, ему рисовались невыносимые картины, их объятия, поцелуи, любовные восторги. О нет, нет, этому не бывать, скорее рухнет весь мир!

Когда они с Пьером свернули с проспекта Виктора-Эммануила и углубились в извилистые и запутанные старые улочки, граф подумал о том, как он бросит записку в почтовый ящик и как дальше развернутся события. Письмо пролежит в ящике до утра. Дон Виджилио, секретарь кардинала, у которого хранятся ключи, спустится вниз рано утром, вынет конверт и передаст его высокопреосвященству, который никому не дозволяет распечатывать свою корреспонденцию. Бокканера тут же выбросит отравленные фиги, предотвратит преступление, никому не сказав ни слова, ибо «черный» мир свято хранит свои тайны. А что случится, если записка не попадет в ящик? Графу явственно представилось, как корзиночку с фигами, красиво убранную зелеными листьями, подадут на стол к завтраку в час пополудни. Дарио, как обычно, будет завтракать вдвоем с дядей, ведь он только вечером уезжает в Неаполь. Отведают ли фиговых плодов они оба, дядя, и племянник, или же только один из них, и кто именно? Тут картина заволакивалась туманом, ибо все решала судьба, та самая судьба, что встретилась ему на дороге из Фраскати; она шествовала к неведомой цели, неуклонно, неотвратимо, сквозь все препятствия. Корзинка с фигами продолжала свой путь все дальше и дальше, и никакая сила на свете не могла помешать тому, что было суждено роком.

Наконец перед ними длинной полосой развернулась улица Джулиа, залитая лунным светом, и Пьер очнулся от своих дум перед дворцом Бокканера, выросшим черной призрачной тенью под серебристым небом. На соседней колокольне пробило три часа. Аббат вздрогнул, вновь услышав рядом с собой глухое рычание смертельно раненного зверя, жалобный стон, который граф, измученный внутренней борьбою, не в силах был сдержать.

Но Прада тут же встряхнулся и, пожав руку аббату, сказал с резким смехом:

— Нет, нет, дальше я не пойду… Если меня увидят здесь в такой час, еще, пожалуй, подумают, будто я снова влюбился в свою жену.

Он закурил сигару и быстро зашагал по освещенной луною улице, ни разу не обернувшись.

XIII

Проснувшись утром, Пьер с удивлением услышал, что пробило одиннадцать часов. После утомительного празднества, где он задержался так поздно, аббат спал спокойно и сладко, как ребенок, словно и во сне ощущая радость. Едва он раскрыл глаза, яркие солнечные лучи, проникавшие в окно, преисполнили его светлой надеждой. Первая его мысль была о том, что вечером, в девять часов, он наконец-то увидит папу. Осталось ждать еще десять часов: чем же ему заполнить этот благословенный день? Само небо, ясное и лучезарное, казалось священнику счастливым предзнаменованием.

Поднявшись с постели, Пьер распахнул окна, и в комнату ворвался теплый воздух, как будто напоенный тем же ароматом плодов и цветов, как в день его приезда, сладостным, непонятно откуда доносившимся запахом апельсинов и роз. Неужели правда уже наступил декабрь? Что за блаженная страна, где на пороге зимы в воздухе все еще веет весною! Уже совсем одетый, облокотившись на подоконник, Пьер залюбовался золотистой лентой Тибра и зеленеющими круглый год склонами Яникульского холма на том берегу реки, как вдруг увидел Бенедетту, которая сидела у фонтана в заброшенном саду дворца. Аббату было душно в комнате, и он спустился в сад, куда неодолимо влекла его жажда жизни, радости и красоты.

Сияющая, цветущая Бенедетта, как он и ожидал, с радостным возгласом протянула ему обе руки:

— Ах, дорогой друг, я так счастлива, так счастлива!