Собрание сочинений. Т.18. Рим

На стенных часах пробило девять, и Пьер изумился. Как?! Прошло всего десять минут с тех пор, как он переступил порог бронзовой двери? Ему чудилось, что он шагает по этим залам уже много дней подряд. Он пытался справиться с душившей его нервической спазмой, ибо не был в себе уверен, боялся, что разрыдается и все его спокойствие, рассудительность разлетятся в прах. Он прошелся, окинув взглядом часы, распятие над консолью, ламповый шар с жирными отпечатками пальцев, оставленными слугой. Лампа светила таким убогим желтым пламенем, что Пьеру захотелось прибавить огня; но он не посмел. Потом, прижавшись лбом к стеклу, он замер перед окном, выходившим на площадь св. Петра. И вдруг поразился: сквозь щель неплотно прикрытых ставен он увидел огромный Рим, увидел его таким, каким однажды уже наблюдал из окна Рафаэлевских лоджий, каким представлял себе, сидя в трактире на площади, когда ему почудилось, будто в окне папской спальни стоит Лев XIII. Но теперь это был ночной Рим, Рим, в сгустившемся мраке казавшийся еще более необозримым, беспредельным, как звездное небо. И в этом нескончаемом океане черных волн можно было различить лишь широкие проспекты, залитые молочным светом, яркой белизною электрических огней: проспект Виктора-Эммануила, потом улицу Национале, затем пересекавшую их под прямым углом улицу Корсо, в свою очередь пересеченную улицей Тритона; продолжением ее служила улица Сан-Никколо-да-Толентино, а далекие огни площади Терм как бы перекидывали мост от нее к вокзалу. С другой стороны проспекта Виктора-Эммануила и улицы Национале, по направлению к античному Риму, то тут, то там еще светилась огнями какая-нибудь площадь, часть улицы; но вокруг все уже погрузилось во тьму. Мерцали только желтые огоньки, словно крошки, которые стряхнули на землю с полуугасшего неба. Редкие созвездия, блистающие огни вычерчивали на небосводе загадочные, величественные узоры, тщетно пытаясь побороть окружающий мрак, вырваться из него. Они тонули, погружаясь в смутный хаос брызг, как бы рассеянных разбившимся тут древним светилом, которое рассыпалось искрящимся прахом. И какая безбрежная тьма, озаренная светящейся пылью, какой беспредельный, неведомый мрак, словно поглотивший двадцать семь столетий истории Вечного города, его руин, памятников, его парода! И чудилось, не было у этого города ни начала, ни конца, — то ли он простирался беспредельно, уходя во мрак ночи, то ли неумолимо таял, исчезал, так что казалось, солнце, взойдя поутру, осветит лишь горсточку его праха.