Собрание сочинений. Т.2. Повести, рассказы, эссе. Барышня.

Из того, чего не было и никогда не будет, умелые писатели создают самые прекрасные рассказы о том, что есть.

* * *

Редактор одной газеты разослал следующим вопрос что вам более всего хотелось бы знать? Спросил он и меня. Я не ответил, но подумал при этом, что мог бы ответить так: разумеется, я желал бы знать больше и время от времени иметь возможность проверять то, что я предположительно знаю. Однако тут же должен добавить, что в деле, которым я занимаюсь, важно не столько знать, сколько мочь, иметь, хотеть и сметь.

* * *

В области искусства ты должен быть подобен моряку на море, нерасторжимо связан с ним, но весьма сдержан в суждениях и предсказаниях. Спросите матроса на корабле, какая завтра будет погода, и вы увидите, как скромно, не стыдясь своего незнания, он отвечает, колеблясь и с большой сдержанностью. И этим ничего не теряет в наших глазах. Наоборот, вы видите, как велико его уважение к стихии, с которой он живет в постоянной борьбе, и что его ответы вдохновлены и этим уважением, и чувством собственного достоинства. Он выражается осторожно и неопределенно, не стараясь быть значительнее и разумнее, чем он есть, чтобы не оказаться мельче и глупее. Этой мудрой скромности и подлинной уверенности следует учиться у моряков.

* * *

Если бы кто-нибудь составил перечень того, что мы требуем и «ожидаем» от художника и вообще общественного деятеля, вышла бы чудовищная картина, которой мы испугались бы сами. Во-первых, мы хотим, чтобы он был близок нам по взглядам и по манере выражения; причем этого хочет каждый из нас, а мы между собой весьма отличаемся по вкусам и мнениям. Мы хотели бы, чтоб он был трудолюбив и работал на совесть, чтобы у него не было не только человеческих слабостей и пороков, но даже и каких-то человеческих потребностей, чтобы он не отдыхал, не хворал, не наслаждался, почти даже и не жил. Нам хочется, чтоб он был крепок и жизнелюбив, разнообразен, всегда нов и необычен и в то же время непоколебимо верен себе что, по существу, означает: верен тому образу, который мы себе создали. Мы испытываем чувство стыда и досады из-за его человеческих потребностей и привычек, которые у всех у нас в большей или меньшей степени в той или иной форме есть. Мы требуем от него, чтоб он был чист, как ангел, искренен, как ребенок, тверд, как скала, и чувствителен, как осиновый лист; а более всего — чтобы он был плодовит, чтобы плоды его были регулярны, как времена года, и обильны и чтобы всегда и количеством и качеством отвечали нашим ожиданиям. Едва наступит малейший застой или «снижение качества», мы, разочарованные и огорченные, всю вину возлагаем только на «нашего» художника, словно только бы с этой стороны ее и можно ожидать.

Следует добавить, что от своего любимого и чтимого творца мы требуем, как нечто само по себе разумеющееся, чтобы он не чурался нас, часто бывал в нашем обществе, чтобы участвовал во всех наших беседах, радостях и заботах, чтобы при этом не отдалялся и ни в чем не отличался от нас и наших друзей и ни словом, ни поведением, ни выражением лица не обнаруживал своих творческих мук и забот.

На этих условиях мы в принципе готовы смотреть сквозь пальцы на его мелкие странности, рассеянность и недолгое уединение от нас, в то время как плоды его труда мы принимаем как продукты нашей действительности, как таковые признаем их и умеренно хвалим. А после его смерти, выступая с возвышения у его могилы, где он лежит в заколоченном гробу ниже наших ног, мы готовы провозгласить их шедеврами и в качестве таковых занести в ризницу нашей культуры и оставить нашим потомкам как богатое наследие их великих предков.

* * *

Порой и днем и ночью (особенно ночью!) я спрашиваю себя, пишу ли я только о том, кто страдает, или в самом деле смотрю и вижу того, кто страдает, или же это я сам страдаю и описываю свое собственное страдание.

* * *

Читаю историю религии. Опьяняет, возносит высоко и опускает низко. Наблюдаешь мертвые религии точно окаменевшие скелеты доисторических гигантских животных, кладешь палец на зуб погибшего динозавра или мастодонта с любопытством и без страха. Но живых религий и их организаций следует сторониться. Обходить их стороной, насколько возможно, чем дальше, тем лучше! Ибо от них исходит постоянная угроза: или они поработят тебя и подчинят и ты станешь их бессловесным, послушным рабом, или сломят и уничтожат, предварительно очернив и опозорив навеки.

* * *

Усталость, огромная усталость, когда даже для прогулки нет ни силы, ни охоты. Не работаю. Мало читаю. Чтение почти не вызывает плодотворного волнения.

Однако скука не мучит и нет угрызений совести, которыми регулярно сопровождаются дни безделья. Мне не в чем себя упрекнуть, ибо я знаю, что усталость эта возникла от усилий как можно больше увидеть и узнать и как можно лучше выразить все это в любой форме и в связи с любым поводом.

Так что моя усталость — единое целое как с тем, что я сделал, так и с тем, что еще сделаю. Составная часть моего труда.

* * *