Саша вспомнил тот день, когда впервые взял в руки этот билет. Секретарь райкома комсомола Жени Волошина вручила его: «Помни, кто ты теперь!» На улице тогда была осень, мелкий дождичек щекотал лицо, булыжник мокро блестел на шоссе, погода не из праздничных. Вместе с Сашей получил билет Пашка Варцов. Они учились в разных классах, имели разных товарищей, даже в ночное, на рыбалку не ходили вместе. А тут вышли из райкома, оглянулись и поняли: никогда до самой смерти уж не забудут этот серенький день, с дождиком, с мокрым булыжником, со словами, которые еще продолжают звучать в ушах: «Помни, кто ты теперь!» Будут помнить день, будут помнить друг друга. Смущенно улыбаясь, они протянули руки: «Поздравляю…» — «И тебя тоже…»
Мать, увидев билет, сказала свое: «Не хватай грязными руками, живо завозишь, глядеть будет не на что…»
Отец подержал билет в руках: «Вот и вырос, Сашка. Теперь ты нам помощник».
Сам Саша не мог успокоиться много дней. Оставаясь один, вынимал из кармана, разглядывал, не уставая: серая обложка, силуэт Ленина, — развернешь — под длинным номером полностью фамилия, имя, отчество. Никогда еще в жизни не имел документа — этот первый.
И Саша старался себе представить, как будет выглядеть этот билет через много лет. Видел его Саша потертым, покоробившимся, кто знает — забрызганным кровью, его кровью! Будущее связано с этой книжкой. Как тогда хотелось заглянуть в него! Может, придется прятать билет в солдатскую пилотку, чтоб переправиться на вражеский берег, может, вода незнакомой реки размоет лиловую печать райкома комсомола, может, горячий осколок полоснет по груди, вырвет уголок серой обложки…
Через минуту-две получит книжку кандидата партии, комсомольский билет придется сдать. И обидно, что он новенький, только у краев чуть пожелтела бумага.
У Пашки Варцова билет, должно быть, выглядит не так. Он поступил в ремесленное, сейчас, слышно, работает далеко, в Новосибирске, жизнь более шумная…
Парень-трелевщик вышел из кабинета красный, сияющий. Путаясь в кармане, он с ревнивой суетливостью прятал книжку.
— Спросил, газеты читаю ли, — доверительно и радостно сообщил он. — Регулярно ли их доставляют, перебоев нет ли?.. — И добавил шепотом: — Давай, друг, шевелись, тебя приглашает…
Саша вошел в кабинет, смущенно поздоровался, замялся у порога.
— Прошу, товарищ Комелев, проходите.
Павел Сергеевич Мансуров поднялся из-за стола, чуть-чуть склонив курчавую голову на правое плечо, протянул руку, крепко, по-мужски пожал.
— Присаживайтесь.
Саша сел на самый кончик стула. Он, как и только что вышедший отсюда тракторист-трелевщик, ждал каких-то особых, мудреных вопросов.
— В институте учишься?
— Да, на заочном, — ответил Саша и похолодел: «А вдруг да спросит, как студента, про эмпириокритицизм, например! Буду плавать…»
— И на каком курсе?
— На втором.
— Когда кончишь, чем думаешь заниматься?
— Как — чем? Буду работать в колхозе.
— А сейчас в колхозе что делаешь?
— Вот на сенокосе работал.
— Кем же ты на сенокосе работал? Простым косцом?
— И простым случается. Правление меня послало в кудрявинскую бригаду…
— Как в этом году кудрявинцы справились?
— Скрывать нечего, заросли у них покосы. Гектаров шестьдесят не пришлось тронуть.
Саша понемногу успокоился — вопросы все были простые, житейские.
— Заросло? А по сводке все скошено, — удивился Мансуров.
— Что поделаешь, — невольно подражай Игнату Егоровичу, сокрушенно развел руками Саша, — приходится кривить душой.
— Приписали?
Это слово было подброшено с поспешностью, взгляд Мансурова из официально приветливого стал пристальным, острым. Саша почувствовал неловкость, словно Мансуров его поймал на лжи.
— Да, — ответил он растерянно.
— По инициативе Игната Егоровича Гмызина?
— Да, — снова обронил Саша, чувствуй что-то недоброе.
К счастью, Мансуров на этом кончил с вопросами. Он поднялся, взял из лежащих на столе бумаг коричневую книжку, лицо его стало торжественным, голос звучным:
— Комелев Александр Степанович! С этой минуты вы считаетесь кандидатом в члены КПСС! Надеюсь, что вы с честью станете носить звание коммуниста. Возьмите вашу книжку!
Саша с волнением взял ее.
— Разрешите поздравить вас, товарищ Комелев, — прозвучало у него над головой.
Оторвав взгляд от книжки, Саша увидел протянутую руку. Он схватил ее, с силой сжал…
На обратной дороге в колхоз Саша не спешил, не гнал лошадь: хотелось побыть одному, подумать.
Встречный грузовик, промчавшийся мимо, как загнанный конь запахом пота, обдал горячим дыханием бензина. Затихая, удалялся шум его мотора за спиной. Лошадь шла ленивым шагом, лениво покачивалась дуга. Саша глядел вперед и не видел ее. Далеки были мысли, покойным ручьем текли они по Сашиной жизни…
…Коршуновский Дом культуры, над сценой всего только две электрические лампочки. В зале из темноты выступают ребячьи лица, лица родителей… Холодно в одном пиджаке и без шапки. Саша стоит, уставился в темноту зала, поднял руку над головой, повторяет вместе с другими ребятами:
— Я, юный пионер СССР, перед лицом своих товарищей…
В нестройный хор детских голосов вплетается шум метели, срывающей снег с железной крыши.