Собрание сочинений. т.2.

Любовники вернулись в Париж на следующий день. Ошеломленные тем, что с ними произошло, они норой забывали говорить друг другу «ты». Они испытывали даже некоторое стеснение, неловкость, которых не знали прежде, когда были просто друзьями. Ими владело какое-то необъяснимое чувство стыда, и они не пожелали оставаться на ночь в одной гостинице, где еще накануне были почти чужими друг другу. Гийом понял, что, если Мадлена переедет к нему в комнату, она будет страдать от двусмысленных улыбок коридорных. В этот же вечер он перебрался в соседнюю гостиницу. Теперь, когда Мадлена ему принадлежала, он хотел быть с ней вдвоем, укрывшись от всех в каком-нибудь никому не ведомом убежище.

Он действовал так, словно собирался жениться. Он обратился за советом к банкиру, у которого отец открыл ему неограниченный кредит, и тот указал Гийому уединенный особняк, продававшийся на Булонской улице. Юноша бросился осматривать помещение и немедленно купил его. Он тотчас же привел туда обойщика и в несколько дней обставил дом. Все это заняло не больше недели. Однажды вечером, взяв Мадлену за руку, Гийом спросил, согласна ли она стать его женой.

С той ночи, проведенной в ресторане Верьерского леса, он навещал ее каждый день, подобно жениху, ухаживающему за своей нареченной; он приходил после полудня и, посидев немного, скромно удалялся. Его слова растрогали Мадлену, и вместо ответа она бросилась ему на шею. Они вошли в особняк на Булонской улице, словно новобрачные в вечер свадьбы. Они провели здесь первую брачную ночь. Казалось, они забыли о том, как однажды вечером случай неожиданно бросил их в объятия друг друга, и поверили, что могут в первый раз обменяться поцелуями. Эта ночь была полна нежности и счастья, и любовникам чудилось, что прошлое навсегда умерло, что союз их чист и вечен, как неразрывные узы, соединяющие супругов.

Они прожили на Булонской улице полгода, отгородившись от всего мира, почти нигде не бывая. Это была воплощенная греза о счастье. Убаюканные своей нежностью, они больше не вспоминали о том, что предшествовало их любви, не беспокоились о том, что могло ждать их в будущем. Мысли их были так далеки от этого, так возвышенны, сердце купалось в довольстве, в радостном, ничем не нарушаемом покое. Особняк, его тесные, убранные коврами комнаты со стенами, обтянутыми яркими тканями, был для них восхитительным убежищем, тихим и замкнутым, излучающим счастье. При доме имелся крошечный сад — клочок земли величиной с ладонь, и здесь, несмотря на холод, они часто болтали в погожие зимние дни.

Мадлене казалось, что она вновь родилась на свет. Она не знала, любит ли она Гийома, — она знала только, что ее обволакивает, баюкает безграничная нежность, которой он ее окружил. Раны ее затянулись; душа не содрогалась больше от мучительных волнений, жгучие страдания не терзали грудь, сердце отдыхало, согретое мягким и ровным пламенем любви. Она ни о чем себя не спрашивала. Как больной, изнемогший от тяжелой лихорадки, она вся отдавалась томительной сладости выздоровления, преисполненная благодарности к тому, кто вывел ее из состояния безысходной тоски, в котором она пребывала. Но не пылкие объятия Гийома сильнее всего волновали ее; страсть не просыпалась в ней, ее поцелуи были скорее поцелуями матери, чем любовницы. Ее трогало глубокое уважение, которое он ей выказывал, то, что он обращался с ней, как со своей законной женой. Это поднимало ее в собственных глазах, позволяло верить, что из материнских рук она сразу перешла в супружеские объятия. В своем позоре она лелеяла эту мечту, льстившую ее самолюбию, пробуждавшую все, что было целомудренного в ее существе. Гордость ее была пощажена, раны не кровоточили больше; в полном забвении былых страданий таился источник нарождающейся в ней любви, душевного покоя и радостных надежд.