Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость

Главный бухгалтер Моранж уже облысел и поседел в свои тридцать восемь лет, но борода, предмет его гордости, была у него пышная, веером. Круглые ясные глаза, тонкий нос, хорошо очерченный рот создали ему в юности репутацию красивого малого, и он до сих пор следил за своей внешностью, щеголял в цилиндре, неизменно храня корректный вид педантичного и исполнительного чиновника.

— Вы ведь еще не видели нашей новой квартиры, — говорил он Матье по дороге. — Лучшего и желать нельзя, сами убедитесь. Отдельная спальня для нас, отдельная для Рэн. И от завода в двух шагах, я проверял по часам — ходу всего четыре минуты.

Моранж был сыном мелкого торгового служащего, который прокорпел в одной и той же должности сорок лет и умер, так ничего и не повидав, кроме стен конторы. Да и сын выбрал невесту в своей среде, некую Валери Дюшемен, дочь такого же скромного служащего, который себе на горе произвел на свет четырех девочек, — сущее бедствие для дома, ставшего настоящим адом, где тщательно скрывалась самая постыдная бедность и постоянные лишения. Старшей дочери, Валери, хорошенькой честолюбивой девушке, посчастливилось без приданого выйти замуж за красивого малого, честного и работящего, и она твердо решила во что бы то ни стало подняться вверх по социальной лестнице, вырваться из опостылевшей ей среды мелких служащих и дать своему будущему сыну образование, сделать из него адвоката или доктора. Но, к несчастью, ребенок, на которого она возлагала столько надежд, оказался девочкой, что привело Валери в несказанный ужас; она содрогалась при мысли, что, подобно матери, может произвести на свет четырех девиц. Тогда мечты ее пошли по иному пути — она решила впредь не иметь детей и заставить мужа создать себе положение, скопить хорошее приданое для дочки и через нее войти в ту высшую среду, роскошная и праздничная жизнь которой будоражила ее воображение. Моранж, человек недалекий, слабый, нежный, обожавший жену, заразился ее честолюбивыми мечтами и ради нее строил смелые проекты обогащения. Уже восемь лет Моранж работал на заводе Бошена, а получал всего пять тысяч франков, что приводило супругов в отчаяние, ибо в этой должности служащему никогда не разбогатеть.

— Посмотрите-ка! — сказал Моранж, когда они прошли метров триста по бульвару Гренель. — Видите вон тот новый дом на углу. Не правда ли, у него шикарный вид?!

Глазам Матье предстал один из типичных современных домов — богато украшенное балконами и скульптурой высокое здание, которое резко выделялось среди соседних бедных домиков.

— Настоящий дворец! — воскликнул Матье, желая порадовать Моранжа, который при этих словах гордо выпятил грудь.

— Вы еще не видели лестницы, дорогой мой! Мы — на шестом. Но лестница совсем не крутая, не заметите даже, как подниметесь!..

Он ввел своего гостя в вестибюль, словно в храм. Стены, оштукатуренные под мрамор, так и сверкали, в окна были вставлены цветные стекла, а на лестнице постлан ковер. Когда они поднялись на шестой этаж, Моранж, открыв своим ключом входную дверь, повторил все тем же восхищенным тоном:

— Вы сами увидите, увидите сами!

Должно быть, Валери и Рэн уже поджидали их. Обе выбежали навстречу гостю.

В тридцать два года Валери выглядела совсем юной и очаровательной; это была брюнетка с круглым сияющим личиком в ореоле дивных волос, пожалуй, с чересчур пышной грудью, но зато восхитительными плечами, чем несказанно гордился Моранж, когда жена его появлялась в декольтированных туалетах. Рэн, двенадцатилетняя девица, поразительно походила на мать — то же сияющее личико, только несколько удлиненное, и те же черные локоны.

— Как мило, что вы приняли наше приглашение! — говорила Валери, пожимая руки Матье. — И до чего обидно, что госпожа Фроман не могла приехать с вами!.. Рэн, возьми же у гостя шляпу. — И без всякого перехода добавила: — Видите, передняя у нас совсем светлая. Пока будут вариться яйца, не хотите ли посмотреть всю квартиру? Тогда вы будете, по крайней мере, знать, куда вас пригласили!

Все это было сказано так мило, сам Моранж так добродушно смеялся, что Матье охотно согласился на этот осмотр, продиктованный наивным тщеславием хозяев. Сначала ему показали гостиную, угловую комнату, оклеенную светло-серыми обоями с золотистыми цветами и обставленную белой, лакированной мебелью в стиле Людовика XIV, правда, фабричного производства; темным пятном здесь выделялось пианино палисандрового дерева. Комната Рэн выходила на бульвар Гренель, она была вся в бледно-голубых тонах и обставлена — как и полагается детской — мебелью из полированной сосны. Крошечная спальня супругов находилась в самом конце квартиры, ее отделяла от гостиной столовая, — стены спальни были задрапированы желтой тканью, а двухспальная кровать, зеркальный шкаф и туалет из туевого дерева совсем загромождали комнату. В столовой царил классический старый дуб, а щедро позолоченная люстра, казалось, пламенела над ослепительно белой скатертью.

— Но это же восхитительно! — повторял Матье, боясь показаться неучтивым. — Просто чудо что такое!