Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость

Представив себе общий план произведения, Золя, в соответствии с многократно испытанной им методикой, принялся тщательно изучать различные источники сведений по тем вопросам, которые он собирался затронуть в романе. Знакомство с подготовительными материалами к „Плодовитости“ показывает, что Золя провел большую предварительную работу, прочел ряд специальных книг, сделал множество выписок и газетных вырезок по интересующим его темам. Как свидетельствуют современники, он этим занимался в основном в первой половине 1898 года, сохраняя замечательную выдержку и хладнокровие, несмотря на развернутую против него бешеную кампанию в связи с его защитой Дрейфуса.

Из трудов гигиениста и социолога доктора Бержере Золя черпает сведения о поведении супружеских пар, избегающих детей; доктор Этьен Кан доставляет ему информацию относительно практики обеспложивания женщин; в работах публициста и советника парижского муниципалитета Поля Строса, занимавшегося вопросами общественной благотворительности, он находит материал об обездоленных детях.

Много разоблачительных сведений почерпнул Золя из книги доктора Брошара „Правда о подкидышах“ (1876), за которую автор чуть не был выслан из своего родного города Лиона. Из этого источника он узнал, что смертность среди подкидышей достигает 50–75 процентов, что ежегодно „сто тысяч младенцев, лишенных всякой заботы и ухода, умирают от голода и нищеты“. У доктора Брошара он читал наполненные гневом и болью строки о „вскармливании за деньги“, ведущем к „ужасающей смертности среди новорожденных“. Факты, сообщенные доктором Брошаром, и его выводы подсказали Золя ряд эпизодов и персонажей романа. Доктор Брошар утверждал, что „не существует ремесла, более вредного для нравственности, более разрушительного для семейных уз, чем ремесло наемного кормления грудью“. Золя подробно рассказал об этой бессовестной практике, создал образы развращенных, корыстных кормилиц. По словам доктора Брошара, „посредницы“, приторговывающие детьми, „совершают страшные опустошения“ во Франции. Золя вывел в романе жуткую фигуру такой „посредницы“, фактической детоубийцы. „Большинство приютских детей, — писал доктор Брошар, — …становятся озлобленными и порочными существами, бесполезными и опасными врагами общества, в конце концов встающими на путь дурных поступков, а то и прямых преступлений“. В романе Золя есть такой подкидыш, сын Норины, который, войдя в года, становится отъявленным негодяем.

Золя изучил также новейшую, напечатанную в 1898 году диссертацию Рене Боннара „Депопуляция во Франции“ и книгу итальянского демократа Нитти „Народонаселение и социальная система“.

Садясь за первую страницу „Плодовитости“, Золя, как и при подготовке романов других серий, был достаточно оснащен документальным материалом для критической части книги, то есть всем, что касалось современного аспекта его темы. Однако на этот раз центр тяжести лежал не в документированной части. От нее Золя лишь отталкивался, устремляясь в непривычную для него область, где он мог руководствоваться исключительно своей фантазией.

Всякий фантастический художественный замысел, заключающий трактовку будущего, может считаться содержащим в себе черты научного предвидения в том случае, если он исходит из возможных тенденций развития самой действительности, опирается на верное понимание ее законов. Чутьем замечательного художника-реалиста Золя многое постиг в устройстве современного общества, но его философско-социологические обобщения при ближайшем рассмотрении оказываются несостоятельными. Буржуазному обществу со всеми его уродствами Золя противопоставляет не социальные силы, способные к его революционному преобразованию, а прежде всего абстрактный закон „жизни“.

Из универсального процесса биологической жизни, совершающегося повсеместно, непрерывно и необоримо, Золя черпает свой непоколебимый оптимизм. В „Плодовитости“ он обожествляет жизнь, из веры в нее стремится создать нечто вроде новой религии. О биологической жизни на страницах романа говорится благоговейно, восторженно и патетично. Религиозный оттенок этому обожанию придает не только употребляемая Золя фразеология. Сама фразеология эта возникает из его веры в абсолютное могущество жизни, из представления о ней как о некоей верховной силе мира, ведущей свою вечную тайную работу ради каких-то неведомых, непостижимых целей.

Уже в своих воззрениях на органическую природу Золя обнаруживает шатания между материализмом и идеализмом, выказывая склонность к отброшенным наукой еще в конце XVIII века виталистическим концепциям и, как следствие этого, к пантеизму.