Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

Романист во мне сейчас счастлив не меньше: я говорю «сейчас», потому что, как и у Вас, у меня тоже бывают дни ужасных сомнений. Я только что окончил первую часть моего романа, в котором будет пять частей. Это чуть-чуть глуповато, чуть-чуть простовато, но я думаю, что проглотят это не без приятности. Мне хочется удивить читателей «Западни» благодушной книгой. Я в восторге, что написал миленькую, бесхитростную страничку, которой на вид лет шестнадцать. Тем не менее я не могу поручиться, что меня вдруг не занесет на вещи не слишком пристойные. Но это лишь в виде исключения. Я приглашаю читателей на семейный праздник, где они встретят людей с добрыми сердцами. Наконец, первая часть завершится видом Парижа с птичьего полета, сначала утопающего в тумане, потом мало-помалу возникающего из дымки под лучами бледного весеннего солнца; и, по-моему, это пока одна из лучших, написанных мною страниц. Вот почему я доволен, и, как видите, изъясняюсь в лирическом тоне.

Вы толкуете мне о театре. Бог ты мой! Это было бы весьма приятно и даже весьма полезно. Но у меня на это здесь совсем нет времени. Я займусь им зимой, если быстро закончу свой роман. Кроме того, театр по-прежнему нагоняет на меня страх. Я понимаю, как необходимо мне зацепиться за театр, притулиться к нему, но я, право, не знаю, как и откуда его штурмовать. Дальше видно будет.

И не надейтесь, что получите от меня, из моего логова, какие-нибудь новости. Я никак не могу избавиться от монолога. Никого не вижу. Алексис еще здесь не показывался. Кругом только ужасные местные жители; правда, я, к своему несчастью, понимаю их тарабарщину, но тщательно избегаю всякого общения с ними. И мне приходится с волнением ждать парижских газет, а потом каждый день не без досады убеждаться, что читать в них совершенно нечего.

Я хотел бы вернуться в Париж, по крайней мере, с тремя готовыми частями моего романа, а так как я занят и другими очень тяжкими заботами, то, вероятно, задержусь здесь до конца октября. К счастью, я отделался от «Бьен пюблик», опубликовав отрывки своих статей, предназначенных для России.

Вот и все, дорогой друг. Главное, я хотел сказать Вам, что мы чувствуем себя хорошо, что я работаю и что Вы святой человек, если тоже трудитесь. Подгоните Сеара, пусть как следует возьмется за дело. Если увидите Мопассана, пожмите ему руку и передайте, что я ничего не получаю от Флобера и тем не менее собираюсь ему написать.

Жму руки всем, всем.

Моя жена рада, что Вы поминаете ее добром, и шлет Вам сердечный привет.

Искренне Ваш.

Дурацкое место для моей безделки. Нужно было уехать в глубь страны.

ЛЕОНУ ЭННИКУ

Эстак, 2 сентября 1877 г.

Любезный друг!

Не надо очень сердиться на меня за то, что я не сдержал своего обещания и не сразу Вам ответил. Я был полон добрых намерений, но стояла такая жара, что это, право же, смягчающее мою вину обстоятельство. Представьте себе, июнь и июль прошли как нельзя лучше. Все было упоительно, и воздух и свежесть. Я уже считал себя в безопасности от гнева небес, которым мне грозили. И вот как раз после 15 августа начались такие знойные дни, что я просто чудом не растаял. Никогда в жизни я не попадал в этакое пекло. У нас было 40°. К счастью, нам обещают дождь, но пока — ничего похожего.

Мой роман в последние две недели, разумеется, немного пострадал. Я намерен был вернуться в Париж, закончив четыре пятых книги, а привезу самое большее только половину. Я, как и Вы, мучительно сомневаюсь в объективном достоинстве того, что я пишу. Боюсь, что дал маху, взяв слишком нежную ноту, и что это не произведет никакого впечатления. Во всяком случае, это для меня нечто совсем новое. Успех наверняка будет средний. Но я утешаюсь тем, что уже начинаю думать о своей «Нана». Хочу, чтобы в моей серии звучали все ноты; вот почему я никогда не пожалею, что написал «Страницу любви», если даже и не буду ею доволен. Забыл Вам сказать: я окончательно остановился на этом названии. Взглянешь — и словно стакан сиропа выпил; это-то и повлияло на мое решение.

А новостей у меня маловато. На днях видел Алексиса; театр Жимназ наконец получил от него одноактную пьесу. Сеар и Гюисманс мне написали; они оба как будто работают. И ничего больше. Мы здесь купаемся, едим превосходные фрукты и ждем, чтобы спала жара и можно было погулять в поле. Места поистине чудесные; если бы чаще шел дождь, здесь был бы рай.

Вам известно, что из «Западни» делают драму в пяти актах и двенадцати картинах. Я усердно работал над ее планом; но никому не говорите, я не хочу, чтобы об этом знали. Подробно расскажу Вам об этом в Париже. Думаю, что пьеса пойдет и наделает шуму. Мы включили туда все самые рискованные сцены романа. Переделка «Западни» внушила мне страсть к театру, которую я — увы! — не могу удовлетворить, ибо поневоле погряз в своем романе по горло. И все-таки нужно будет заняться театром; когда-нибудь именно там мы нанесем решительный удар.