— Ваше мнение меня нисколько не интересует.
— Сегодня — нет. Но через некоторое время может заинтересовать. Неужели вы думаете, что большевики удержатся в Латвии? Что здесь все так и останется на веки вечные? Я придерживаюсь других взглядов.
— Дальше? — насмешливо спросила Мара.
— Как бы тогда вам не пришлось раскаяться в своем увлечении большевиками. Мы все видим. Мы знаем, как кто ведет себя сегодня, наматываем себе на ус. Когда времена изменятся, — а я уверен, что они непременно изменятся, — то каждому придется дать отчет в своем поведении при большевиках.
Пока Вилде говорил, Мара все время стояла возле двери в переднюю и, даже отвечая, не переставала обдумывать одну мысль, появившуюся у нее несколько минут назад. В тот момент, когда Вилде обернулся к соседнему столику в поисках пепельницы, она одним быстрым движением заперла дверь, а ключ опустила в карман.
— Ну, и что же дальше? — повторила она свой вопрос.
— Тогда вам будет плохо. Вы слишком скомпрометированы. В лучшем случае вам придется уйти из театра и стать судомойкой в какой-нибудь столовке. В худшем случае тюрьма раскроет перед вам свои гостеприимные ворота.
— Чего вам все-таки от меня надо?
— Я хочу вам помочь. Пусть мы сейчас чужие, все-таки нельзя выкинуть из сердца воспоминаний о прожитых вместе счастливых годах.
— Не напоминайте, пожалуйста, мне о них, — поморщившись, сказала Мара. — Для меня это самые постыдные воспоминания.
Вилде сделал вид, что не слышит ее слов, и продолжал уже спокойнее:
— Я не хочу, чтобы с вами тогда случилось что-нибудь плохое. Я могу вам помочь. Я уже сегодня хочу дать вам возможность обеспечить свое будущее, заранее заслужить в наших глазах право на прощение. Что, не хотите? — Вилде наблюдал за ней. — Предрассудки мешают? Не стоит терзаться, товарищ Мара Павулан. После глубоко об этом пожалеете.
— Мне от вас ничего не надо, — сказала Мара. — Но я желаю знать, чего вам надо от меня. Признайтесь, вас сюда загнала печальная необходимость?
— В известной мере. Но это не означает, что у меня не было другого выхода. Мне могли помочь многие другие люди. Но я желал предоставить вам чудесную возможность реабилитироваться. Поэтому и пришел прямо к вам.
Мара медленно, не глядя на Вилде, пошла к двери в спальню.
— Уже половина четвертого. У меня вовсе нет желания болтать с вами до утра. Говорите скорее, что вам надо. Я хочу спать.
— Хорошо, я вас не буду долго беспокоить. За мной следят. Меня хотят арестовать. Мне хитростью удалось вырваться из их когтей. Тебе придется спрятать меня в своей квартире… по меньшей мере на несколько дней, пока я не выберусь из Риги.
— Что вы сделали? — живо обернулась к нему Мара.
— Я не успел сделать, но намерения у меня кое-какие были. Они узнали об этом. Сейчас мне грозит тюрьма. Да будет тебе известно, что я не простой солдат, а одно из главных лиц тайной организации. Ты получишь благодарность от ее руководителей. Никому не придет в голову проверять твою квартиру. Риска никакого.
Мара хотела ответить, но, ясно понимая, что сейчас Вилде способен на все, — физически он во всяком случае сильнее, — быстро проскользнула в спальню и заперлась на ключ. И тогда уже сказала:
— Вы пришли не по адресу, господин Вилде. Я не желаю вам помогать.
— Ах, ты не желаешь? — прорычал он за дверью. — Может быть, ты желаешь, чтобы я задушил тебя своими руками?
— Попробуйте.
Он попытался открыть дверь. Она не поддавалась. Тогда он подбежал к другой двери, толкал ее, дергал, тряс за ручку.
— Открой, Мара, — шипел он. — Выпусти меня. Мои друзья знают, где я нахожусь. Если со мной что-нибудь случится, они тебе отомстят. Слышишь? Тебя застрелят в первый же вечер, когда ты будешь возвращаться из театра.
Мара прислонилась к стене. «Теперь ты должна показать, кто ты… настоящий друг или нет? Только ли на словах ты с
Она понимала, что находится на распутье, что дальше будет только один путь, один до самого конца.
За стеной то грозил, то молил негодяй, который когда-то считался самым близким ей человеком. Для него во всем мире не было ничего святого. Всю свою жизнь он шел против своего народа, — шакал, предатель, омерзительный шпик. Но сейчас он бессилен, он все равно что со связанными руками… Лежачего не бьют.
Как огненные стрелы, пронзали ее мозг тысячи мыслей. Вилде стучался в дверь, молил и проклинал. Нет, даже перед пропастью он остался тем же мерзавцем, каким был всю свою жизнь. Громадным усилием воли Мара стряхнула с себя чувство замешательства, и вдруг все стало для нее ясным. Она решилась. Был только один путь, и с этого дня она всегда, без колебаний будет идти по нему.
— Мои друзья увезут тебя в лес и повесят на первой сосне, — угрожал за дверью Вилде.
— Я не боюсь ваших друзей. Слушайте, Феликс Вилде. Сейчас вы услышите мой ответ.
Уверенными шагами она подошла к ночному столику и сняла с телефона трубку. Набрала нужный номер.