Собрание сочинений. Т. 3. Буря

— Ну, какой он пахарь, — вздохнула мамаша Лиепинь. — Кто уж привык к перу, тому плуг не по силам.

— Ничего, привыкнет. Всякой работе можно научиться, было бы желание.

— Я не говорю, что нельзя, но им без этого можно обойтись, — не сдавалась теща.

— Мало ли чернорабочих на свете, — вступилась за нее Элла. — Тогда и не стоило учить детей.

— Закису тоже хочется учить своих детей, — ответил Петер. — И прав у него на это больше, он их учит на средства, заработанные собственными руками. О Лиепниеках этого не скажешь. Кто же, как не Закис, помог ему обучить сыновей и дочерей?

Теща вздохнула.

— Зачем нам до всего докапываться? Этак выйдет, что мы все нечестные. Ну, а что с землей-то делать? Не оставлять же незасеянной…

— Это верно, — согласился Петер. — Нельзя оставлять.

— Не знаю, право, как ты на это посмотришь, а я кое-что надумала… Ты на заводе директор. У тебя сотни рабочих. Если бы ты человек пять-шесть прислал недели на две? Мы заплатили бы, сколько полагается. Завод от этого не развалится… Элла говорила, вы там какой-то ремонт будете делать. За это время и мы бы все вспахали и засеяли.

— Можно ведь, Петер? — спросила Элла. — Никто и не заметит, что на заводе не хватает нескольких человек. Можно сделать так, что они уйдут в отпуск. Рабочему ведь выгодно будет, он что-нибудь заработает.

Петер чувствовал на себе взгляды женщин, устремленные на него с мольбой и надеждой. Он покачал головой:.

— Нет, этого я сделать не могу, да и не хочу.

— Своим родным и то не желаешь помочь, — медленно сказала Элла, и в голосе ее послышались слезы. За последнее время она расстраивалась из-за каждого пустяка.

— Успокойся, милая, — еле сдерживаясь, сказал Петер. — Если уж там так тяжело, я возьму на несколько дней отпуск и сам приеду помочь. Больше ничего сделать не могу.

Мамаша Лиепинь нахохлилась. Элла обиженно молчала.

3

У него была седоватая, клинышком бородка, подстриженные усы, и лицо напоминало правильный треугольник. Треугольник этот опирался на плотное туловище с короткими, втиснутыми в яловые сапоги ногами. Не легко было портному одеть такую нескладную фигуру — пиджак из серого домотканного сукна топорщился, а брюки были так туго натянуты на большой, раздавшийся зад, что казались надутыми пузырями.

Он вошел неожиданно, во время телефонного разговора, — без приглашения, без стука. Кивнул головой и с застывшей улыбкой на широком розовом лице остался стоять у двери. Жубур вопросительно взглянул на вошедшего и указал рукой на стул, но тот энергично замотал головой.

«Странный тип… чего ему нужно?»

Жубур разговаривал с заместителем наркома об учебных пособиях, о новых учебниках, о высшей школе. Разговор затянулся, и ему было неудобно, что посетитель так долго стоит у двери, но и после вторичного предложения присесть тот отказался так же категорически, как и в первый раз.

«Стеснительный, скромный человек…»

Наконец, разговор кончился. Жубур поднялся и вышел на середину комнаты. Посетитель только того и ждал. Он вдруг мгновенно преобразился: стеснительность и неловкость слетели с него, как высохшая чешуя. С выражением самозабвенного восторга он широко раскрыл объятия, ринулся к Жубуру, схватил его, как ястреб добычу, и, громко закричав: «Карл, милый ты мой!» — звонко расцеловал в обе щеки. Не обращая внимания на удивление Жубура, он взял его обеими руками за голову и стал поворачивать в разные стороны, как покупатель, рассматривающий приобретаемую вещь.

— Вот ты каков, дорогой родственничек, — разнеженно бормотал он. — Ничего, молодец. Сколько же тебе лет? Ведь ты мне в крестники годишься.

— Что все это значит? — спросил Жубур, стараясь высвободиться из его объятий. — Кто вы такой?

Но незнакомец крепко, как в тисках, держал его за плечи, словно опасаясь, что он от него убежит.

— Ишь, какой здоровенный вырос! А жена есть? Если нет, я тебе такую хозяйскую дочку сосватаю, что твоя печка. У наших соседей как раз такая есть. Кровь с молоком, скажу тебе. У отца пятнадцать коров и четыре лошади. Не усадьба — хорошее именьице…

— Скажите, наконец, кто вы такой? — взмолился Жубур. — Я вас не помню.

— Да что ты? — удивился крестьянин. — Разве тебе мать не рассказывала про своего двоюродного брата из Больших Тяутей? Вот я и есть тот самый Большой Тяутис. Только не путай с Малыми Тяутисами. Такие у нас тоже имеются, но они на побережье живут, рыбачат. Мы их прозвали «смерть салаке». Один в прошлом году, под Мартынов день, утонул.

Жубуру, наконец, удалось освободиться. Опасаясь повторения только что происшедшего, он отошел на свое место за стол, потирая помятое плечо.

— Садитесь, пожалуйста, и начнем с самого начала. Так скорее разберемся.

— Можно и так. — Большой Тяутис грузно сел на стул, положил картуз на стол и достал кисет из свиного пузыря, побуревший от долгого употребления. — А ты что? Постоянно в городе? Как живется?

— Я прошу вас сказать, кто вы такой, — сдержанно сказал Жубур. — Как ваша фамилия?