Собрание сочинений. Т.4. Мопра. Ускок

— Цел! — крикнул он.

И, бесстрашно бросившись вперед, Маркас бегом преодолел остальную часть воздушного моста. Сквозь трещину он проник в башню и стал спускаться по лестнице, крича:

— За мной, друзья! Балка выдержит.

Тотчас же пятеро смельчаков, сопровождавших сержанта, ступили на балку и на четвереньках один за другим добрались до башни. Когда первый из них достиг чердака, где скрывался Антуан де Мопра, то увидел, как Маркас, упоенный успехом и, видно, забывший, что его задача — захватить врага живьем, собирался уже проткнуть Антуана своей длинной рапирой, точно ласку. Но мнимый траппист был опасным противником. Вырвав оружие из рук сержанта, он повалил его на землю и задушил бы, если бы на него не набросились сзади. Преступник отчаянно боролся с тремя напавшими на него стражниками, и только когда подоспели еще двое, они все вместе наконец его осилили. Поняв, что все пропало, Антуан перестал сопротивляться и дал связать себе руки; затем, сопровождаемый стражниками и Маркасом, он спустился по лестнице, которая вела в глубь высохшего колодца, находившегося посреди башни. Обычно Антуан спускался в этот колодец и выбирался из него при помощи лесенки, которую ему подавала жена арендатора, затем она убирала и прятала ее. Обрадованный, я бросился в объятия сержанта.

— Пустяки, — проговорил он, — это меня позабавило. Я теперь вижу, что ноги у меня еще крепкие, а голова ясная. Эхе-хе, старый сержант, — прибавил он, глядя на свою ногу, — старый идальго, старый крысолов, теперь уж никто больше не будет потешаться над твоими икрами!

XXIX

Если бы Антуан де Мопра был человек смелый, он мог бы сыграть со мной дурную шутку, объявив себя очевидцем якобы совершенного мною покушения на Эдме. Прежние его преступления служили более чем достаточной причиной для того, чтобы скрываться, и Антуан мог бы сказать, что именно поэтому он окружал себя тайной и молчал о происшествии у башни Газо. В мою пользу говорили одни только свидетельские показания Пасьянса. Достаточно ли будет их для моего оправдания? Ведь столько других свидетелей, даже друзья, даже Эдме, не отрицали, что у меня неистовый нрав, и тем самым их показания были направлены против меня, делали вероятным мое преступление.

Однако Антуан, на словах самый наглый из всех Мопра Душегубов, на деле был самым трусливым. Едва попав в руки правосудия, он тотчас во всем повинился, еще не зная даже, что брат отступился от него.

Позднее, на судебных заседаниях, носивших скандальный характер, братья самым низким образом сваливали вину один на другого. Траппист, как обычно, прибегавший к лицемерию, хладнокровно предоставил убийцу его судьбе и упорно защищался от обвинения в том, что он когда-либо подстрекал брата совершить преступление; Антуан же, доведенный до отчаяния, обвинял Жана в самых ужасных злодеяниях, в частности — в отравлении моей матери и матери Эдме: обе они умерли в страшных муках, одна вслед за другой. Жан де Мопра, утверждал он, был мастер изготовлять яды; искусно меняя обличье, он проникал в дома и подмешивал отраву в пищу. Антуан заявил, что в день, когда Эдме была обманом завлечена в Рош-Мопра, Жан собрал всех братьев, дабы обсудить с ними способ, как лучше избавиться от этой наследницы значительного состояния; он будто бы давно уже мечтал прибрать его к рукам и лелеял преступный замысел — уничтожить потомство старого кавалера Юбера де Мопра. Отец Эдме выразил настойчивое желание усыновить меня, и одно это стоило жизни моей матушке. Братья Мопра единодушно хотели избавиться разом и от меня и от Эдме, и Жан уже приготовлял яд, когда стражники, осадив замок, помешали осуществлению этого чудовищного плана. Жан со страхом отвергал эти обвинения, смиренно признавая, что он и без того совершил немало смертных грехов, погрязнув в безверии и разврате, и незачем приписывать ему еще новые. Опираясь лишь на показания Антуана, без дополнительного расследования, суд не мог обвинить Жана де Мопра в этих преступлениях, а провести такое расследование вряд ли удалось бы, тем более что духовенство было слишком влиятельно и слишком заинтересовано в том, чтобы не допустить скандального разоблачения трапписта; вот почему суд снял с Жана де Мопра обвинение в сообщничестве с Антуаном; однако его отослали в монастырь траппистов, и архиепископ не только запретил ему появляться в нашей епархии, но и предложил настоятелю траппистов вообще не дозволять Иоанну Непомуку выходить за пределы обители. Жан умер там через несколько лет, предаваясь раскаянию, приступы которого принимали у него характер тяжелого помешательства. Вполне возможно, что сначала он только играл роль человека, мучимого угрызениями совести, чтобы добиться морального оправдания в глазах общества, а затем, когда замыслы его потерпели неудачу, он под влиянием сурового режима и жестоких наказаний, принятых в его ордене, действительно почувствовал ужас, испытал муки нечистой совести и запоздалого раскаяния. Муки ада — вот единственное, во что верят и чего боятся люди с низкой душой.