Собрание сочинений. Т. 5

Что скажешь?! Игорь сжал плечики, точно хотел весь в прутик вытянуться, и тихонько-тихонько укусил маму за мизинец.

Она знала, что значит такой безмолвный ответ: «Очень хочу, ужасно хочу, умоляю!..»

— И тебе не будет без меня скучно?

— Будет. Но ведь только на две недельки… Там почта есть, дядя Вася?

— Разумеется. В Центральной Африке и то к баобабам почтовые ящики прибиты.

— Ну вот видишь. Я тебе буду каждый-каждый день две открытки посылать… Раскрашенные. Одну утром, другую вечером. И думать о тебе буду, и во сне тебя видеть буду. Пустишь?

— Не прыгай. Вот только папу в десять часов по телефону спрошу, он сегодня в Париже. Он, я думаю, тоже позволит… Только слушай внимательно. В море одному без дяди Васи не купаться. Ни-ни. Дай слово, иначе нам дальше и говорить не о чем.

— Честное-пречестное слово!

— Хорошо. Плавать только на мелком месте…

— Что ты называешь мелким местом?

— С твой рост. Не глубже.

Игорь тяжело вздохнул.

— А если я буду за дядю Васю держаться?

— Не торгуйся. Плаваешь ты еще, как котенок…

— Но ведь я так никогда не выучусь! Морская вода тяжелая, а я совсем легкий… И дядя Вася, как спасательная лодка, рядом ведь будет. Мамуся…

Дядя Вася только рукой отмахнулся:

— Нет уж, спасибо. Я тебе не морская нянька. Плавать далеко и на буксире тащить барахтающихся мальчиков не намерен.

— Я согласен. Раз вы оба сговорились, ничего не поделаешь.

— Слушай дальше, — сказала мама. — Купаться будешь два раза в день, минут по десять, не больше.

— А шлепать по воде можно?

— Это уж там на месте дядя Вася решит.

— Там видно будет. — Дядя подмигнул Игорю и опять пожевал свою бородку. — Другие мальчики до того дошлепываются, что совсем лиловые становятся. Как персидская сирень.

— По солнцу без шляпы не бегать. Разгорячишься — воды не пей, пока не остынешь.

— Я не буду, мамуся, горячиться.

— Хорошо. Босиком не бегай, сандалии у тебя есть. Там колючки и, кажется… змеи.

— Змеи есть, дядя Вася?

— Попадаются.

Игорь все покорно выслушал. Все мамы такие. Будто мальчик хрустальный бокал — чуть что, сейчас же и треснет… Или ко дну пойдет. Пусть. Будет ходить в шляпе и в сандалиях, — даже в цилиндре согласен ходить. Лишь бы поехать!..

Мама посмотрела на свои часики и пошла к телефону вызвать папу.

Ура! Разрешил, разрешил, разрешил…

Дядя Вася вскочил на велосипед и покатил в соседнее местечко покупать Игорю купальные трусики: полосатые, синие с белым, — матросских цветов. Уж в этом, по крайней мере, Игорю никто не противоречил.

А мама долго ходила с сыном вдоль липовой прохладной аллеи, крепко прижимая к себе притихшего мальчугана. Будто на Северный полюс его отправляла…

Потом поцеловала Игоря в темя, вздохнула и пошла в дом укладывать его вещи.

* * *

Вечером к Лионскому вокзалу в Париже подъехала в такси вся четверка: отец Игоря, его мама, дядя Вася и сам Игорь. Вещей, слава Богу, было немного — мужчины ехали: чемодан дяди Васи, чемоданчик мальчика да корзиночка с провизией и питьем, — в дороге свой буфет — первое дело.

Долго бегали вдоль развернутой змеи вагонов, пока нашли свой вагон и места. На месте Игоря сидел толстый негр и равнодушно жевал хлеб с сыром, — будто корова жвачку. Ему показали ярлычок с номером на стенке, плацкартный билет, но он ничего не понял. Улыбался и кивал головой. И только кондуктора послушался: «Надо уходить? Хорошо. Посидеть ведь и в коридоре на сундучке можно…» Так, ничего не поняв, и ушел.

Игорь было смутился и сказал, что не надо негра обижать. Он, Игорь, сам готов посидеть в коридоре. Но взрослые на него замахали руками: «Что ты, что ты? Ведь плацкарты взяты на двоих… А в коридоре заснешь, свалишься, все на тебя наступать будут. И потеряешься без дяди Васи, чудак этакий…»

Потоптались в купе, кое-как расселись, Игорь все свои клятвы опять повторил: «Одному не купаться, по жаре без шляпы не бегать, босиком не ходить…» Ух! Потом стали целоваться. Французы-соседи, должно быть, подумали, что Игорь с дядей по крайней мере в Индию едут.

Опять целовались на крытой площадке, да Игорь еще на платформу соскочил контрабандой, с мамой последний раз поцеловаться, но уж тут все на него зашипели, и дядя Вася его за пальтишко уцепил и в вагон снес. Уже стемнело, но Игорь на всякий случай в окно платком помахал. Мелькнула мамина шляпка, а может быть, и не мамина, и вокзал уплыл — исчез.

Игорь сразу подтянулся и придвинулся к дяде Васе: дядя для него теперь как дуб, вокруг которого он плющом обвился, не отдерешь. Сидели тихо-тихо, как всегда в начале дороги сидят. Пассажиры зевали, каждый по-своему: дамы, прикрывая рот ладошкой, мужчины потягиваясь и кряхтя, а дети, как акулы, во весь рот. Достали подушечки, пристраивали их сбоку на тесемках, французы спят, сидя в вагонах, как куры на жердочках. Отлично спят. Какого-то сонного младенца подвесили в гамачке над диванчиками, лучше всех малыш устроился. В окне пролетали огни фабричных поселков, снова чернильная тьма, фонари вдоль пустынной улочки… Колеса гудели, пролетая над мостами, и снова выбивали четкую польку, выносясь на широкий путь.