Собрание сочинений. Т. 5

К дверям конюшни подходит толстая Хризантема, дружески виляет хвостом и перенюхивается с Мигрошкой.

Собака лениво отходит, потягивается, зевая, смотрит на луну и ворчит.

Игорь знает, отчего ворчит собака:

— Однако, как он густо пахнет, Мигрошка этот самый… Хороший малый, слов нет, но зачем же так пахнуть?.. И чесноком, и потным матросом, и старой русской валенкой, которую фермер выбросил на помойку. Запах… Нечего сказать!

* * *

Куда девался хозяин? Пойми людей после этого. Ходит, чистит, копыта каким-то овечьим составом смазывает, кормит, добрые слова говорит — и вдруг, точно муравей в солому, нырнет. Часов в конюшне нет, да Мигрошка и не мастер часы разбирать. Работы нет, время остановилось. Бьет на колокольне в Борме три раза днем — светло, бьет три раза ночью — темно, а какая разница, понять невозможно… Скучно в конюшне. Застоится мул, в глазах дымная полумгла — что там за стеной, лунный таз сияет либо солнце блестит? Ноги набрякли, жевать надоело.

Раз-другой в день попоят, тихая тетя Даша в лукошке принесет на закуску баклажанной шелухи, хлеба корочку… Игорь верхнюю половинку двери распахнет, поздоровается и с криком умчится к морю играть. Еще скучнее Мигрошке станет.

Хризантема все знает, говорит, что хозяин белую сбрую на себя надел, копыта новые нацепил, уехал до вторника по делам, а когда он, «вторник»? Даже собака не знает. Очень скучно ждать. Будто ты и не живой мул, а жевательный аппарат какой-то… И навозу больно уж много накопилось. Мигрошка чистоплотный, зубов не чистит, мулу это не полагается, но когда навоз бугром под ногами чуть ли не к брюху подбирается, этого он не любит.

И вдруг дверь настежь — хозяин вернулся! Знакомый костюм: шляпа колпаком, блуза лопухом, штаны из брезента гармоникой, на ногах американские утюги… И голос знакомый:

— Мигрошка! Коман-са-ва [5], милый? Ну-ну, нечего с поцелуями лезть, сейчас, брат, будуар твой в порядок приведем…

Мул смеется, скалит зубы, морщит верхнюю губу и все норовит хозяина за угол блузы челюстью захватить. У всякого своя манера выражать свои чувства.

Выводят Мигрошку на ясное солнце. На голове белая шляпка, вроде солдатского шлема с дырками для ушей, на глазах наглазники-шоры, изукрашенные снаружи мелкими медными гвоздями… Ах, какое солнце!.. Мигрошке бы не наглазники, а темно-желтые защитные очки. Словно золотистый зыбкий овес, со всех сторон струится свет, сквозь зеленые лапы сосен — яркосиняя полоска моря и лазурная — неба. За спиной на высокой двуколке дымится жаркий навоз. Вокруг дети, собака, любопытная кошка.

Игорь становится под самую морду мула, и тот зубами осторожно стаскивает с головы мальчика шляпу: такая у него манера здороваться.

— Вьё, вьё!.. [6]

Мигрошка трогается. Степенным ровным шагом вывозит свое добро со двора, мимоходом срежет зубами с сосны нависшую над глазами колючую кисть, с аппетитом схряпает и вдруг за поворотом начинает дурить…

Точно балерина, вскидывает в воздух статное тело и на носках, громыхая повозкой и косясь озорными глазами на хозяина, проходит церемониальным маршем мимо шарахнувшихся в сторону детей.

— Мигрошка! Ишь, дьявол, застоялся… Doucement, [7]кому я говорю, doucement!

Мигрошка, опомнившись, трясет головой и идет «doucement», осторожно спускает с пригорка двуколку, плавно выгибая копыто над копытом.

Игорь смотрит, и ему обидно за мула. Ведь вот люди! Даже пошалить не дадут мулу как следует…

Уж и разнес бы он свою двуколку — одно колесо на сосну, другое в море!

* * *

Иногда фермер входил в конюшню, настежь распахивал дверь, не снимал с колка ни хомута, ни островерхого чересседельника, звонко хлопал мула по гладкой спине и говорил:

— Мигрошка, allez [8]купаться!

Мул очень любил купаться и, хотя слов у него никаких не было, а кричать он не любил, знал, что голос у него, как напильник по стеклу, однако по всей походке, по оскаленным зубам, по свободно мотающейся голове и по подбрыкивающему хвосту видно было, что он очень доволен…

У моря сначала покачается на ногах, бухнется спиной на песок и, как грудной младенец, начнет барахтаться, копытами загребает-машет, брюхо, словно пароход в сильную качку, со стороны на сторону переваливается. Скосит глаза: любуются ли им, и опять вправо-влево… Над копытами — небо, сбоку — паруса, море шипит, укачивает…

Крохотный голый сын рыбака, сидящий у самой воды, посмотрит вбок на брыкающееся на песке чудовище и, как всегда, подумает:

— Мул делает гимнастику…

Потом Мигрошка вставал, отряхивал с потных боков песок и шел за хозяином, осторожно пробуя ногой глубину, в воду. Забирался по грудь в прохладную соленую влагу, копыта врывались в песок, и стоял, счастливый и покорный, долго-долго, пока хозяин его мыл, тер, а Игорь помогал — окачивал из консервной жестянки со всех сторон. Ни одну султаншу так не мыли невольницы в мраморном розовом бассейне, как мыл Мигрошку его повелитель-человек.