Собрание сочинений. Т. 5

Приехали поздно. Лохматые чудовища (псы, а может быть, и домашние медведи?) терлись о подножку брички, лизали детские ноги. В столовой горела невиданная в городе керосиновая лампа на цепях с чугунным ядром. Попискивал засыпающий самовар. На буфетной доске горкой лежали румяные яблоки. Бледная и худая тетя Глаша раскутала мальчиков, погладила по голове: теперь она долго-долго будет для них вроде мамы. Попугай в углу на жердочке проснулся, вскинул зеленый хохол и ляпнул:

— Арестанты приехали!

Мальчики удивленно переглянулись, но дядя им объяснил, что обижаться не следует, — арестантами попугай называет всех гостей, пусть хоть сам персидский шах приедет. А кто попугая этому слову обучил, никто не знает.

Через силу выпили по чашке чая с молоком, поковыряли изюм в ватрушке и пошли на антресоли спать. На широкой крытой ковром тахте можно было поперек восемь таких мальчиков уложить. Холодила бока хрустящая тугая простыня, на столике в граненом стаканчике ровно горел над поплавком огненный язычок, — чтобы не было страшно. Петя, засыпая, все потягивал носом, как гончая собака, и, прижимаясь щекой к брату, сонно спросил:

— Ананасы?

— Какие тебе в России ананасы? Яблоки пахнут.

— Много?

Вовка подумал и прикинул в уме:

— Сорок пять тысяч…

Петя успокоился и закрыл глаза. А Вовка прислушался… В саду кто-то заливисто свистал. На черном стекле колыхалось далекое тусклое зарево. Псы рыскали, с коротким брехом проносились среди стволов и глухо рычали на окраине сада. Далеко-далеко забубнила колотушка… И вдруг язычок в стаканчике раздвоился, сонно метнулся до потолка, лизнул Вовку в нос и исчез.

Тетя Глаша бесшумно, как стрекоза на замшевых лапках, вошла в комнату. Постояла около тахты, положила ладонь на Вовкину голову, потом на Петину: чуть-чуть теплые, как яблоки на солнце. Если добрая и понимающая тетя, — никакого ей градусника не надо, — ладонь все покажет.

Потом удивленно нагнулась, улыбнулась и вынула из свесившейся Вовкиной руки раскрытый перочинный ножик. Вот комик — мальчик… И бесшумно (как стрекоза на замшевых лапках!) скрылась за портьерой.

* * *

Утром дети распахнули окно, высунули головы в сад: рай! Во все стороны темно-зелеными рядами тянулись яблони — яблони — яблони, среди густой листвы краснели, желтели, розовели веселыми фонариками круглые плоды. Гирляндами свергались вниз. Узловатые рогатины подпирали, как костыли, тяжелые, клонившиеся к земле яблоневые плечи… И пахло так, будто бы тебе ящик из-под самых душистых яблок на голову надели.

Вовка засвистал… Это он вчера вечером по запаху решил — «сорок пять тысяч». Пробежал глазами, проверил, — по меньшей мере тысяч семьдесят шесть с половиной. Петя не считал, не до того было. Он только широко раскрыл глаза, раздул ноздри, смотрел, нюхал и думал: если бы сюда собрать всех знакомых мальчиков и все бы расстегнули кушаки и воротники и ели сколько влезет и еще полстолько и еще четвертьстолько, — в саду бы яблок даже и не убавилось. Все равно как стадо коров из озера напьется, а озеро и не замечает…

Побежали вниз. Наскоро умылись, наскоро чмокнули дядю и тетю, наскоро высосали по чашке чая с молоком (придумают же для детей такое наказание!) — и вылетели за дверь.

Во дворе каждый занят был своим делом. Толстый котенок играл под кухонным окном яблочной кожурой, наступал на конец лапкой, тянул ее зубами, — только отпустит, а кожура опять штопором завьется; прачка стирала у колодца в колоде, — изо рта у нее торчала половина румяного яблока, и ей было очень трудно: надо было и стирать, и локтем отмахивать нависавшие на глаза волосы, и подталкивать плечом яблоко во рту, чтобы не упало в белье; ленивая хрюшка тоже возилась с яблоком, перекатывала его с места на место, будто в крокет сама с собой играла… А кухаркин племянник Колобок (прозвали его так потому, что толстый был и непоседа) складывал у сарая под вязом корявые, сморщенные яблочки в кучу и потом стал строгать ивовый прутик. Заострил конец, зубами сдернул кору.

Приезжие мальчики заинтересовались и подошли поближе.

— Ты зачем такие худые выбрал? — спросил Вовка. — Есть хорошие надо.

— Я не для еды. Я пулять буду.

— Как пулять?

— А вот смотри… Отойди-ка маленечко.

Колобок насадил тугое яблочко на острый прутик, взмахнул рукой, и яблочко с легким свистом улетело под облака.

— У меня и балаболки есть. Тоже пулять можно…

Он раскрыл висевшую у него через плечо холщовую сумочку и с гордостью показал им горсть светло-зеленых, точно лакированных, шариков.

— На картохах растут. Балаболки называются… Только яблоки выше летят.

Ведь вот в городе до такой чудесной пальбы и не додумались. Вовка вздохнул, выбрал яблочко потуже и потянулся к палочке.

— Можно?