Собрание сочинений. Т. 5

— Тяв-тяв! Странная девочка! Я из Китая. По-русски понимать только у тебя и научилась, когда ты мне басни Крылова вслух читала. Мне четыреста тридцать восемь лет, а тебе только семь… Тяв! Поэтому ты еще ничего не понимаешь. Лисица, говоришь, сыра и винограда не ест? А кукла твоя суп ест? Однако ты ее каждый день супом кормишь. В пушку ты божью коровку летом запрягала? Когда ты на Борины глупости вчера рассердилась, как ты его назвала? Еще тебе досталось за это… «Ослом» назвала. Ага!

— Цыц! — строго сказал Крылов. — Ты чего к девочке пристала? Вот суну тебя в чайник с кипятком, будешь знать… Прощай, Люся, мне пора. В воскресенье опять приду, поболтаем. Может быть, к воскресенью у тебя опять сто вопросов будет…

— Нет, дедушка, — ни одного вопроса! — жалобно крикнула Люся. — Не уходите, пожалуйста. Я же вам самого главного не сказала, как я ужасно-ужасно-ужасно вас люблю.

Дедушка Крылов встал, положил на голову Люси добрую мягкую ладонь — точно лебяжьим пушком погладил… Под ногами у него опять заклубилось облако… Голубой молочный свет погас.

* * *

Вздохнула Люся и раскрыла глаза. Вверху над железными ставнями солнечная полоска. Под окном на дудке заливается пастух: гонит стадо коз по парижской улице и зовет жильцов… Кому сладкого козьего молока в кружечку надоить?.. Собачка на столике лежит на боку и молчит.

Досадно Люсе ужасно, щеки маком горят. Как она могла, пусть даже во сне, так с Крыловым разговаривать? Конечно, китайская собачка умнее ее, и, конечно, она еще козявка… Только бы дедушка пришел, только бы пришел в воскресенье. Непременно она извинится и прочтет ему все любимые басни в лицах, как она еще никогда не читала. Сыр! Подумаешь… Да ведь она лисице совала в клетку простой французский сыр, а та, быть может, только швейцарский любит?

Раскрыла Люся басни и посмотрела на памятник. Нет, совсем он, дедушка Крылов, не сердитый. За что ж сердиться? Она только хотела узнать, да и то обо всем спросить не успела.

II

В воскресенье вечером Люся долго ворочалась в постели и не могла заснуть: увидит или не увидит она опять во сне дедушку Крылова? Ведь он обещал прийти в воскресенье снова. Неужели забудет? Положим, русских девочек и мальчиков немало. И таких, которые не станут к нему с расспросами приставать и басни критиковать. Вот он их во сне и будет навещать… по очереди. Ах, досада какая!

* * *

Но Люся ошиблась. Заснула — и вдруг кто-то ей в лицо дунул. Открыла глаза и расплылась: дедушка! Сидит на постели в персидском халате, на голове татарская шапочка колпачком, левым глазом ей подмигивает.

— Здравствуй, девочка. Что смотришь! Не узнала?

— Узнала! Какой у вас костюм интересный… Можно погладить?

— Погладь.

— Очень к вам идет. Точно вы большое кресло с персидскими узорчиками… А шапочку я такую непременно своему Мишке сделаю. Повернитесь, пожалуйста, в профиль! Хороша, теперь я запомнила… Дедушка, а я перед вами очень, очень виновата.

— Это еще что за новости?

— Во-первых, я в прошлый раз во сне ошиблась… Назвала вас Василием Андреевичем, а ведь вы… Иван Андреевич. Правда?

— Ну, беда не велика. Давай-ка подумаем, почему ты ошиблась. Ты что днем читала, когда меня первый раз во сне видела?

— «Ундину», дедушка. Третий раз читаю и начитаться не могу.

— Так. А кто «Ундину» написал, знаешь?

— Жуковский. Поэт. Гладкое такое личико, как яйцо, и добрые глаза.

— Знаю, знаю, как же. А как Жуковского звали?

— Василий Андреевич!

— Вот и ясно! Со мной говорила, а о нем думала. Огорчаться не стоит. Когда я в Петербурге жил… давно это было… тогда, когда еще ни твоего папы, ни мамы на свете не было, — изучал я древнегреческий язык. Однажды, после обеда, прилег я на диван. Голуби ко мне в форточку прилетали, пшеницу я для них на подносе всегда держал… Ходят голуби по ногам, воркуют тихонько, стонут. Я под их музыку и заснул. И увидел во сне старшего греческого бога Зевса. Будто он сидит на кафедре в белом купальном халате, строгий такой, и оранжевую молнию в руке держит. А я перед ним на скамеечке, оробел совсем, притих. Зевс меня и начал экзаменовать:

— Как по-гречески «самовар»?

Молчу.

— Гм. А «клюква» как?

Молчу.

— Гм… Как «Демьянова уха»? Тоже не знаешь?

Молчу.

Насупил Зевс косматые брови, вынул из-за пазухи записную книжку и говорит:

— Кол. А кол, дружок, это самая последняя отметка, хуже и быть не может… Как, говорит, твоя фамилия?

А я весь затрясся, зубами стучу, еле выговорил:

— Иван Крылович Андреев.

Видишь, какие во сне промашки бывают… Рассердился старик, хлопнул своей молнией по кафедре. Дым, треск… и исчез. Просыпаюсь: голубь у меня на плече сидит и меня в пуговицу клювом долбит…

Люся всплеснула руками.

— Ай, как страшно!.. Дедушка, расскажите мне про Петербург что-нибудь? Что вам в Петербурге больше всего нравилось?