Собрание сочинений. Т. 5

                          Из детства вновь
                   Бегут к глазам лучи…
                       Проснулась кровь,
                     В душе поют ключи,
      Под каблуком взлетает с визгом снег,—
      Благословен мальчишеский разбег!

Именно превратностям этой судьбы, столь необычной и горестной, обязаны мы чуду появления такой, ни на кого не похожей, как бы раздвоенной личности, имя которой «Саша Черный». Поэт и сам сознавал эту двойственность и не раз признавался в стихах: «Мне сейчас не тридцать лет, а четыре года…» Или даже так: «Мне триста лет сегодня, а может быть, и двадцать, а может быть, и пять». Воистину, в нем соединились и вековая библейская мудрость, и опыт зрелого человека, и простодушие ребенка.

К Саше Черному по праву могут быть отнесены слова: «Он наделен каким-то вечным детством». Эту его особенность подчеркивают и отмечают все, кто знал его: «Как и дети, он придумывал себе занятия, не имевшие, как игры, никакой иной цели, кроме забавы: раскрашивал какие-то коробочки, строгал дощечки, оклеивал полочки и радовался, если дома находили какое-нибудь приложение этим вещам. Глаза его светились при этом такой наивной радостью, что другим начинало казаться, что это и в самом деле чудесная и нужная вещь». [19]

Непринужденно и легко Саша Черный чувствовал себя лишь в детской компании. Ему были ведомы секреты подхода к детскому сердцу, он обладал удивительной способностью располагать к себе малышей. Недаром ребячья мелюзга так и льнула к этому удивительному дяде, который включался в их игры, баловал подарками и угощеньями, рассказывал забавные истории. Видимо, дети чувствовали неподдельный интерес к их делам и проблемам и безошибочно угадывали в Саше Черном «своего». Он мгновенно находил с ними общий язык. Даже с теми, кто ни слова не знал по-русски, — с маленькими немцами, итальянцами, французами…

Вечно вокруг Александра Михайловича вилась стайка маленьких друзей. Впрочем, предводитель этой вольницы был для них никаким не Александром Михайловичем. То и дело над побережьем неслись крики:

Са-ша Черный! По-ско-рее!
Под скалою ось-ми-ног…

Так было не только в ту пору, когда он стал по преимуществу детским писателем, но много раньше — когда он еще не издал взрослых книг и только подумывал всерьез заняться литературой. Сохранились воспоминания о Саше Черном в возрасте 26–27 лет, гостившем летом на даче под Петербургом: «Не знаю чем, но он завоевал полное признание со стороны дачных мальчишек и моего младшего брата, когда ходил с ними купаться, лазил по скалам, катался на лодке и пр. Интересным мог бы явиться тот факт, что при наличии юношеской компании моих дачных товарищей он с ними не водился. Мальчишки же настолько признавали его своим, что практически как-то стиралась возрастная грань. Уже через некоторое время он стал для них „Сашей“ и „Сашенькой“ — так, между прочим, они зазывали его хором на свои мероприятия…

…С ребятами он чувствовал себя вполне в своей тарелке, очевидно, по-настоящему любил эту шумливую мелюзгу и понимал их интересы». [20]

Казалось бы, Саше Черному на роду было написано стать исключительным выразителем мира детей в литературе. Но нет, путь к этому был долог и непрост. Поначалу он стал известен всей читающей России как автор «Сатир» — язвительных, остроумных и беспощадных. Оружием смеха поэт боролся со всем отвратительным, гнусным, паскудным, что не принимала и против чего восставала его душа. То ли он хотел расквитаться с миром зла, принесшим столько несчастий ему, то ли надеялся исправить нравы общества. И то, что поэт называл себя «Черным», казалось очень уместным, ибо силы зла принято окрашивать в темные, мрачные тона, в краску тьмы.

А как же «Саша» — первая половина его литературного имени? Она как бы томилась в ожидании своего часа. Поэт, который «много песен скучным взрослым полным голосом пропел», еще не ведал о своем истинном предназначении. Однажды, играя в куклы со своей маленькой племянницей Элочкой, поэт получил неожиданное приказание: придумать песенку. Но только, чтобы сам сочинил. И что же?

Огорошенный приказом,
Долго я чесал в затылке,
Тер над глазом и под глазом —
Не придумал ничего.

Оно и понятно. У кого было учиться Саше Черному стихосложению для самых маленьких? Вспомните: тогда ведь еще не существовал ни «Крокодил», ни «Вот какой рассеянный», а их будущие авторы — Корней Чуковский и Самуил Маршак были «взрослыми» писателями. Чуковский обладал славой весьма оригинального литературного критика, чьего хлесткого пера побаивались многие. Маршак же считался бойким фельетонистом, подписывавшимся псевдонимом «доктор Фрикен».