Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

Джек понемногу стал знакомиться с соседями по палате. Направо от него лежал пожилой крестьянин с воспалением среднего уха. Дальше — молодой учитель, выздоравливавший после воспаления легких. Соседом слева был старик, который целый день читал толстую книгу. Выздоравливающие читали газеты, подсаживались к соседям и играли в шашки, выходили в коридор выкурить папиросу. Разговор шел чаще всего о том, кого когда выпишут из больницы. И хотя многие занимались тяжелым физическим трудом и здесь могли отдохнуть, всем не терпелось вернуться домой, скорее взяться за работу.

— Вы, наверно, нездешний? — спросил у Бунте старик, отложив в сторону книгу. — Из Риги?

— Да, из Риги. А вы как узнали?

— Я рижанина всегда узнаю по стрижке. Сам парикмахер и знаю, как где работают. Понятно, у нас стригут лучше — не надо так торопиться. Вы как же сюда попали?

— Проездом здесь. Проклятый ишиас подвел, пришлось вот слечь.

— Ишиас, это ничего. Полечат вас, опять будете ходить.

— Мне залеживаться нельзя, работа не позволяет.

— А вы где работаете? — Привыкший развлекать клиентов разговором, парикмахер не мог и здесь удержаться от этой профессиональной замашки.

— В кооперации, — нехотя ответил Бунте и застонал, давая понять, что ему не до разговоров.

Но старик не отступал.

— Как вы считаете, хорошая вещь кооперация? Кому от нее больше пользы: населению или самим кооператорам? У нас один заведующий…

«Иди ты к черту со своим заведующим и оставь меня в покое…» — подумал Бунте и закрыл глаза.

— Сколько вы зарабатываете в месяц?

«Да уж побольше, чем ты своими ножницами и бритвами», — мысленно ответил он, а вслух застонал еще сильнее. Так они поговорили некоторое время: один громко задавая вопросы, а другой отвечая про себя. Это было смешно и даже глупо. Старик, видимо, понял — замолчал и опять взялся за книгу.

После обеда к больным стали пускать посетителей; они рассказывали очередные домашние и служебные новости, приносили с собой отголоски шумной, бодрой жизни, ее освежающее дыхание. После их ухода больные еще сильнее почувствовали запах лекарств и больничную скуку.

Так прошел день.

В шестом часу в палату торопливо вошла дежурная сестра и сказала, что только что звонили из радиоузла: будет важное сообщение из Москвы.

Минуты за две до шести Бунте, следуя примеру соседей, взял наушники.

Некоторое время было слышно только монотонное тиканье хронометра, потом будто сильный ветер зашумел в листве, и заговорил мужской голос — медленно, четко произнося каждое слово.

— Постановление Совета Министров Союза Советских Социалистических Республик и Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков) о проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары, — читал диктор.

В палате заскрипели койки: все старались устроиться поудобнее, чтобы ничто не мешало слушать правительственное сообщение, и крепче прижимали наушники.

Бунте довольно плохо знал русский язык, но самое главное он понял. Постановление не было прочитано и до половины, как больные заулыбались, начали переглядываться, радостно кивали друг другу. Только Бунте не улыбался; с каждой минутой лицо его все больше зеленело. Когда диктор кончил читать, он в полном бессилии опустил голову на подушку и застонал.

— Что с вами, товарищ кооператор? Плохо стало? — спросил парикмахер.

— Ой-ой, как болит!..

«За десять рублей старых денег — рубль новых. Пропали мои сорок пять тысяч!.. Карточек больше нет… цены понижены… каждый может покупать, что хочет… Это ведь погибель, полное разорение! Не стоит ни покупать, ни продавать… Никому не нужны твои товары, когда в магазинах все можно будет достать гораздо дешевле. Плакали мои денежки…»

А вокруг него звучали радостные голоса:

— Просто замечательно! Какая теперь жизнь начнется!

— Справедливая какая советская власть — маленького человека никогда она не забывает, о нем в первую очередь позаботится.

— А спекулянтам, живоглотам этим теперь конец пришел. Вот, наверно, взвыли сейчас!

Все засмеялись. Больные долго еще не могли успокоиться, и каждое их слово словно нож вонзалось в сердце Бунте, снова и снова напоминая о том, что он потерял. Он попробовал не слушать, укрылся с головой, но слова проникали под одеяло, буравили его мозг.

— Этому, видать, тоже подрезали крылышки, — услышал Бунте голос парикмахера и понял, что сказанное относится только к нему. — Ишь, как ему сразу худо стало…

Бунте высунулся из-под одеяла и томным голосом позвал сестру:

— Сестрица, подите сюда… Дайте мне порошочек.

Ему дали пирамидон. Он проглотил, запил несколькими глотками воды и некоторое время лежал неподвижно, потом повернулся к парикмахеру и сделал попытку улыбнуться.

— Видите, как получается: люди радуются, а я на стену лезть готов. Мочи нет, как колет.

Но парикмахер даже не обернулся к нему.