Плыли челны казачьи вниз по Дону-реке,Выплывали на Азов-море,Там сходились с фелюгами турецкими.Словно факелы, фелюги на воде горят.Турки криком кричат, в воду сыплются.А казачьи челны верткие.На море-Азове Осман-город стоит,Над стеной крепостной гордо выситсяКуполами все, минаретами,Изузоренный, изукрашенный.Подступили казаки под Осман-город.– Отдавайте, кричат, нам, поганые,Ваших пленников – души христианские! —Жерла пушек в ответ поворачиваются.В новой крепости пушки палят.Ядра с визгом в воду шлепаются.А которое – в цель, только щепки летят,Тонут в мутных волнах чубы казацкие.Весь город на стены высыпал.Шумно стало, пестро, как на ярмарке.Даже старцы – и те насмехаются…В новой крепости пушки молчат —Пластунами пушкари перерезаны.А уж тут на стену лезут, машут саблями,Вниз по улочкам разбегаются.Кто богатым был, сразу нищим стал.А кто нищим был, богу жизнь отдал.Тут и взяли казаки Осман-город,Расходились по поганскому граду,Разломали темную темницу[4],Выпускали на свет полонянников,Полонянок и малых детушек,Словно пташек на Сорок Мучеников.А пашу из-под подушек вытащилиДа на кол посадили, чтобы знал наперед,Как девок и жен умыкать в полон.1825, 1985
«Играй, прелестное дитя…»
Играй, прелестное дитя,Летай за бабочкой летучей,Поймай, поймай ее шутяНад розой пышной и колючей,Потом на волю отпустя.Но не советую тебеИграть с моим уснувшим змием,Его завидуя судьбе.Готовый стать бильярдным кием[5],Искусным пойманный перстом,Он просыпается, потомОн рыщет, словно вор и каин,В твоем кустарнике густом.И вдруг он – полный твой хозяин.1825, 1985
(ОПИСАНИЕ ЧЕРНОВИКА)
«П заглавное с плюмажем…»
П заглавное с плюмажем,Флеши, бреши и редуты.И теснясь, сбиваясь, скачутЧерез поле напрямик.Под огнем ложатся строки,Поворачивают круто.Весь кипит, как поле битвы,И дымится черновик.
Увы! Напрасно деве гордойЯ предлагал свою любовь!Ни наша жизнь, ни наша кровьЕе души не тронет твердой.Слезами буду только сыт,Хоть сердце мне печаль расколет.Отныне хер мой только ссытИ дырок хладных не неволит.1825, 1985
КЮХЕЛЬБЕКЕРУ
Во дни тревог, во дни глухих гонений,Как брат, Вильгельм, ты дорог мне.Да сохранит тебя твой добрый генийПод бурями и в тишине. 1825, 1985
И Я БЫ МОГ КАК ШУТ НА
три варианта
1
И я бы мог, как шут на святки,В мороз под барабанный бойСплясать в петле перед толпой.На эти пляски люди падки.Пусть будет весело народу,Лишь мог бы кто-нибудь сказать:«При жизни никому в угодуПокойник не умел плясать».