Собрание Сочинений. Том 1. Произведения 1921-1941 годов.

В области философии, в области романа Германия в настоящее время обладает фантастической литературой — лучше сказать, она обладает исключительно фантастической литературой. Существуют чудеса в «Ночах», которые я мечтал увидеть переосмысленными по-немецки. Формулируя это желание, я имею в виду преднамеренные чудеса сборника — всемогущих рабов лампы или перстня, царицу Лаб, превращающую мусульман в птиц, медного лодочника, хранящего в груди талисманы и заклятья, — и другие, более общие, восходящие к традиции коллективного творчества, к необходимости заполнить тысячу и один подраздел. Когда магия истощилась, переписчики вынуждены были прибегнуть к событиям историческим или благочестивым, включение которых могло подтвердить правдоподобие всего остального. В одном и том же томе сосуществуют рубин, взлетающий на небо, и первое описание Суматры, характеристика правления Аббасидов и серебряные ангелы, взыскующие милости Господней. Поэтично именно это смешение, то же самое скажу и о некоторых повторах. Разве не восхитительно, что в 602-й ночи царь Шахрияр слышит из уст царицы собственную историю? Подражая структуре целого, сказка обычно содержит другие сказки, не меньшего объема: сцены на сцене, как в трагедии «Гамлет»: возведение сна в степень. Определяет их, кажется, пламенный и ясный стих Теннисона^{454}:

Laborious orient ivory, sphere in sphere[266]

.

Удивительно: отрастающие головы гидры могут быть более плотными, чем тело: Шахрияр, сказочный царь «островов Китая и Индостана», получает новые земли из рук Тарика Ибн-Зияда^{455}, правителя Танжера и победителя сражения при Гуадалете… Смешалось все — комнаты и зеркальные отражения комнат, лица и маски, и никто уже не различает, где тварь, а где творец. Новее это не имеет значения; беспорядок этот прост и приемлем, как сон во сне.

Слепой случай поиграл с симметрией, с оппозициями, с вариациями на тему. Чего бы только не придумал человек, какой-нибудь Кафка, составляя и укрупняя эти игры, переделывая их согласно германскому Unheimlichkeit[267]^{456}?

Адроге, 1935

Среди использованных книг назову следующие:

«Les Mille et une Nuits», contes arabes traduits par Galland. Paris, s. f.

«The Thousand and One Night», commonly called The Arabian Nights Entertainments. A new translation from the Arabic, by E. W. Lane. London, 1839.

«The Book of the Thousand Nights and Night». A plain and literal translation by Richard F. Burton. London (?), s. f. Vols. VI, VII, VIII.

«Le Livre des Mille Nuits et Une Nuit». Traduction littérale et complète du texte arabe, par le Dr. J. C. Mardrus. Paris, 1906.

«Tausend und eine Nacht». Aus dem Arabischen Übertragen von Max Henning. Leipzig, 1897.

«Die Erzählungen aus den Tausendundein Nächten». Nach dem arabischen Urtext der Calcuttar Ausgabe vom Jahre 1839 Übertragen von Enno Littmann. Leipzig, 1928.

ПРИБЛИЖЕНИЕ К АЛЬМУТАСИМУ {457}

Филипп^{458} Гедалья пишет, что роман «The Approach to Al-Mu’tasim»[268] адвоката Мира Бахадура Али из Бомбея — «это весьма неуклюжее сочетание (a rather uncomfortable combination) исламских аллегорических поэм, обычно более всего интересующих их переводчика, и детективных романов, в которых уж непременно превзойден Джон X. Уотсон^{459} и которые смягчают ужас человеческого существования в аристократических пансионах Брайтона». М-р Сесил Робертс^{460} еще раньше изобличил в книге Бахадура «неправдоподобное двойное влияние — Уилки Коллинза и знаменитого персидского поэта двенадцатого века Фаридаддина Аттара»; это спокойное замечание Гедалья повторяет без удивления, но с холерическим запалом. По существу оба писателя сходятся: оба указывают на детективное построение романа и его мистическое undercurrent[269]. Эта «водяная» метафора может побудить нас вообразить какое-то сходство с Честертоном; ниже мы докажем, что такового нет.