Собрание сочинений. Том 1. Революция

21 сент. 1920 г. в БДТ состоялась премьера «Короля Лира» (реж. А. Лаврентьев); к этой дате ЖИ поместила ст. А. Блока («Жестокое предостережение»), С. Радлова, М. Кузмина, А. Беленсона и данную ст. Шкл. Параллельная разработка опоязовской концепции героя — в работе Шкл. о «Дон Кихоте» (вошло в ОТП).

Старое и новое

Впервые — ЖИ. 1920. 2 апр. № 146. Печ. по ХК, с. 152–154.

Написано по поводу ст. П. Сторицына «Искусство плаката» (ЖИ. 1920. 23 марта. № 406) и рец. Э. Голлербаха на № 1 журн. «Изобразительное искусство», изданного ИЗО Наркомпроса (там же). П. Сторицын, в частности, писал, что «почти официальное признание» футуризма после революции не уничтожило «пропасти» между ним и зрителями; Э. Голлербах в своей рец. резко оценил направление журн. («повторяются задания газеты „Искусство коммуны“»), ст. в нем Н. Пунина, О. Брика, К. Малевича и репродукции с картин Д. Штеренберга, В. Татлина, К. Малевича и др. («ребяческая, если не просто шарлатанская живопись»). См. ответ Э. Голлербаха Шкл.: Камень вместо хлеба. — ЖИ, 1920. 24–26 апр. № 432–434.

О Мережковском

Впервые — ЖИ. 1920. 8 окт. № 577. Печ. по ХК, с. 155–158.

Комическое и трагическое

Впервые — ЖИ. 1921. 26 февр. — 1 марта. № 679–681. Печ. по ХК, с. 159–167.

Рец. на премьеру 30 янв. 1921 г. в «Народной комедии» пьесы С. Радлова «Любовь и золото».

Подкованная блоха

Впервые — Голос России (Берлин). 1922. 9 авг. № 1027. Печ. по ХК, с. 168–173.

Рыбу ножом

Впервые — ЖИ. 1921. 19–24 июля. № 780–785. Печ. по ХК, с. 174–179.

Написано по поводу водевиля Н. Евреинова «Самое главное» в «Театре революционной сатиры» (премьера — 20 февр. 1921 г., реж. Н. Петров, оформл. Ю. Анненкова). Отд. изд.: Пг., 1921. Фельетон направлен против излишне прямолинейного, по мнению Шкл., проведения в пьесе авторских концепций «театра для себя» и «театротерапии». Ср. у близкого ОПОЯЗу В. Казанского: «Как бы блестящи они (театральные новации. — А. Г.) ни были, они служили Евреинову только средствами борьбы с старой системой театра и поводом для демонстрации нового театропонимания», — и конкретно о «Самом главном»: «Такая реализация идеи „театра для себя“ мне кажется не раскрывающей самого ее ядра, а лишь скользящей по ее поверхности» (Казанский Б. Метод театра (анализ системы H. H. Евреинова). Л., 1925. С. 8, 57).

Я и мое пальто

Впервые — ЖИ. 30 дек. 1920 — 1–2 янв. 1921. № 646–648. Печ. по ХК, с. 180–187.

Камень на нитке

Впервые — ЖИ. 1921. 9–14 авг. Печ. по ХК, с. 188–195.

Свободный порт

Первопубликация не установлена. Печ. по ХК, с. 196–201.

Кухня царя

Впервые — ХК, с. 202–203 (в качестве послесловия к кн.).

В ХК Шкл. впервые печатно заявил о желании вернуться на родину. Уже 3 апр. 1922 г., через две недели после побега, он пишет Горькому: «Выживать же меня из России никому не нужно <…> Если бы я верил в русский суд, я поехал в Москву» (АГ, КГ-п 89–1–22). В окт. 1922 г. пишет жене: «Я хочу вернуться в Россию. <…> Я устал от Берлина и разлуки. <…> Жить без родины нельзя. Может быть, это без тебя» (449). По-видимому, тогда же Шкл. подает заявление во ВЦИК, о чем он сообщал жене в ноябре того же года: «Один мой знакомый (через Романа (Якобсона. — А. Г.)), Павел Николаевич Мостовенко[666], был в Москве и подал заявление о необходимости окончить мое дело. Он говорил об этом с Каменевым, Луначарским и, кажется, с Зиновьевым. Заявление подано Енукидзе и должно идти во ВЦИК. Дело стоящее. Я здесь вырождаюсь. Прошу Мариэтту (Шагинян. — А. Г.), Всеволода Иванова и всех прочих поехать в Москву выяснить дело, протолкнуть его у Енукидзе. Необходимо переговорить с Троцким. Натурально, я здесь очень сильно полевел. То же поручено сделать (хлопотать) Брику, но я знаю его рассеянность <…> Я виновен перед революцией. Она всегда такая. Я ошибся в темпе, я путался в ее ногах. Я не узнал ее» (449). Вопрос о возвращении обсуждался в переписке Шкл. в течение всего его пребывания за рубежом; в конце 1922-го — начале 1923 г. он пытался организовать нелегальный приезд в Берлин жены (освобожденной из заключения в сент. 1922 г.), но, по невыясненным обстоятельствам, этот приезд не состоялся. В июне 1923 г. он пишет ей: «Люсик, очень тяжело без родины. В России без меня разваливается мое дело, разваливается и уже остановилось. Леф халтурит, ОПОЯЗ молчит. В Госполитуправлении обещали меня не арестовывать. Я обязан работать и хочу в Россию. Люсик, родной мой, жена моя, русская культура не вывозима. Без работы жить нельзя» (450). В конце сент. — начале окт. 1923 г. Шкл. уехал из Берлина. В одном из последних своих писем из Берлина он писал М. Горькому: «15(-го) уезжаю в Россию. Паспорта еще нет. Делаю все самым глупым образом. Знаю, что не так, и все-таки делаю. Сейчас пишу Вам и пою: „Мой друг, о дай мне руку“. Слова песни установил с трудом.

Итак, я еду, и остальное зависит от крепости моих костей. <…>

Придется лгать, Алексей Максимович. Я знаю, придется лгать. Не жду хорошего.

Прощайте. „Пока“, как говорят, когда говорят плохо. Прощайте, Дука, я очень люблю Вас» (АГ, КГ-п 89–1–12).

Памятники Русской Революции