Собрание сочинений. Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице

Он подъезжал к крепким дубовым воротам своего дома. Челядь с поклонами распахивала их. Стремянные вели князя по двору. Князь всходил на высокое, как в соборах, крыльцо. Каждая горница встречала хозяина чистотой-лепотой, как в пеоне поется, — и пыль, и убожество, и теснота московская оставались где-то далеко за пределами видимого.

Портрет Василия Васильевича Голицына в светлом зале Исторического музея висит над витринами оружия, указов, книг, одежды и домашней утвари XVII века. Из старинной потемневшей рамы на вас смотрит неяркое, спокойное лицо, одно из тех лиц, которые запоминаются только в том случае, если в них внимательно и придирчиво вглядываться. Слегка вьющиеся, негустые, неопределенного, не то рыжего, не то овсяного цвета, довольно длинные волосы окружают его небольшое кругловатое лицо с высоким лбом и русыми, жидковатыми немужскими бровями. Нос его длинноватый, но, как говорили в последующем галантном веке, «прельстительный», нос с тонким, красиво обозначенным хребтом и подвижными капризными ноздрями. Украинские усы, с длинными, подкрученными концами, прикрывают его рот и придают нижней части лица выражение скрытности и безволия. Курчавая, в легких кольцах, бородка опушила слегка отекающие книзу щеки. Правый глаз его, обращенный к зрителю, смотрит с серьезным лукавством, а левый, в тени, мечтателен и рассеян. Богатый кафтан светло-синего бархата с собольей опушкой ловко сидит на некрупной, но плотной фигуре — похоже, князь Голицын в те поры становился дородным человеком, каким и полагалось тогда быть именитому боярину. Шитый золотом ремень сабли, гетманская булава в руке, пряжка (наверно, жалованная) из драгоценных камней у ворота заставляют думать, что князь позировал в парадном костюме польского военного образца. С этого же портрета, выгравированного на меди известным в те времена черниговским мастером Тарасевичем, сделана гелиогравюра. Ее окружает нарядная барочная рамка, в которую, как орнамент и символ, включены та же сабля и гетманская булава. Под портретом восьмистишье, заканчивающееся так:

…образ князя преславного,
во всяки страны, зде начертанного,
отныне будет славою сияти,
честь Голицыных везде прославляти.

Восхваление это было в полном соответствии с напутственной надписью к гравюре: «Их царского величества ближний боярин».

И гравюра, и барочная рамка к ней, и стихотворная эклога — все это выполнено на западный манер. Да и сам Василий Васильевич, «ближний боярин» и друг сердечный, «талант» царевны-правительницы Софьи Алексеевны, был западник. Западная культура, западная роскошь и обличье, западноевропейский домашний обиход неудержимо влекли его к себе. В палатах своих он должен был чувствовать себя в иной стране, вдалеке от русских бояр, грубых, тупых, обжор, домоседов, кичившихся своим родом, неграмотных или в лучшем случае подписывающихся под своими челобитными царям: «Раб твой Федька, Ивашка, Петька»… Дома его взыскательный глаз не страдал от вида неопрятных русских бород до пояса, от пудовых русских шуб и аршинных шапок, от долгополых кафтанов и охабней, пахнувших потом, перинами и домашними квасами. Сам он, конечно, этого одеяния не терпел и дома ходил в европейском платье, предпочтительно в польском. Так же предпочитал он всякой другой польскую образованность. Недаром в описи его библиотеки, насчитывавшей не один десяток книг, немалое число их было «польского письма». Он в свое время прилежно изучал этот язык, наряду с латинским. До самых последних дней его падения хранился у него учебник, обозначенный потом в описи «Грамматик польского и латинского языка» и «История письменная польского языка» («оклеена кожею красной»). Читал он и по-немецки. Опись насчитывала пять немецких книг; названий их не сохранилось, только об одной из них опись упоминает: «Книга на немецком языке всяким рыбам и зверям в лицах». Как царедворца и политика, его занимали книги, которые помогали по любезным его сердцу западным образцам управлять государством. В Крестовой палате у него хранились книга:

«Правда и уставы воинские Галанские земли»;

«О гражданском житии, или о направлении всех дел, яже обща народу»;

«О ратном деле»;

«Жезл правления»;

«Тестамент, или завет Василия, царя греческого, сыну его, Лву философу»;

«О послех, где, кому, в котором государстве поклонитца».