Горстка арнаутов, сражавшихся в окопах Араб-Табиа, оказалась вполне на уровне русских по ловкости, сообразительности и военной доблести. Русские были отброшены за Дунай не какой-нибудь армией, пришедшей на выручку крепости. Их собственная глупость, мужество защитников, болотная лихорадка, пассивное давление австрийцев на Днестре и союзников на Девненске (ибо кто мог предвидеть, что они так поведут себя?) — вот что заставило русских в конце концов снять осаду и отказаться от всей кампании, от Дунайских княжеств и от Добруджи. После такого крупного успеха союзным генералам, разумеется, захотелось использовать его для дальнейших операций, однако в соответствии с требованиями той стратегической системы, которую они до этого момента столь эффективно применяли. Поэтому лорд Кардиган повел британскую кавалерию на Дунай в разведывательный поход, во время которого она не видела русских, потеряла много лошадей и ничего не заработала, кроме болезней и насмешек. А генерал Эспинас, известный главным образом тем, что он изменил Национальному собранию 2 декабря 1851 г.[285]
, повел свою дивизию в Добруджу, причем весь успех его свелся к тому, что несколько превосходных полков были наполовину уничтожены холерой и занесли заразу в лагерь союзников. Итак, последовавшая затем большая эпидемия холеры в лагере союзников в Варне явилась заслуженной расплатой за их тонкие стратегические комбинации. Солдаты погибали тысячами еще раньше чем увидели в глаза неприятеля; они умирали как мухи в лагере, где спокойно и мирно вели сравнительно роскошную жизнь. Следствием этого был упадок духа, недоверие к командирам и дезорганизация, — не столько у англичан, которые страдали меньше и обладают большей силой сопротивления, сколько у французов, национальный характер которых делает их более восприимчивыми по отношению к таким влияниям, особенно если их военачальники держат их в состоянии бездействия. Но то, что обнаружилось в бунтах, возникших теперь среди французских войск, было естественным результатом ненормальных условий, в которых армия существовала с 1849 года. Буржуазия научила французского солдата, освободившего ее от ужасов революции, считать себя спасителем нации и общества вообще. Лук Бонапарт баловал его, видя в нем ту силу, которая восстановила империю. С солдатом все время обращались так, что он научился приказывать, и забыл, что должен подчиняться. Ему внушили, будто он стоит выше штатских, и вот он скоро возомнил, что он, по меньшей мере, ни в чем не уступает своим начальникам. Не жалели никаких усилий, чтобы превратить его в преторианца, а история всегда учила, что преторианцы — это выродившиеся солдаты. Они начинают с того, что командуют штатскими, затем пытаются диктовать свою волю собственным генералам, и кончают тем, что получают основательную взбучку.Но посмотрим, что произошло в Варне. Когда целые батальоны начали валиться на раскаленный песок, корчась в муках холеры, старые солдаты стали сравнивать авантюристов, которые ими теперь командуют, со старыми военачальниками, столь успешно проведшими их в свое время через те самые африканские походы, на которые с таким презрением смотрят теперь герои сегодняшней империи времен упадка[286]
. Африка более жаркая страна, чем Болгария, и Сахара гораздо менее приятное место, чем даже Добруджа. Но в течение всего периода африканских завоеваний смертность не достигла таких размеров, как во время спокойной стоянки на Девненске или легких рекогносцировочных переходов вокруг Кюстенджи. Кавеньяк, Бедо, Шангарнье, Ламорисьер командовали ими в гораздо более опасной обстановке, но с гораздо меньшими потерями; правда, это было тогда, когда Эспинас и Леруа Сент-Арно еще скрывались во мраке неизвестности, из которого могла их извлечь только политическая подлость. Зуавы, главные представители африканской армии, люди, которые воевали лучше всех и больше всех нюхали пороха, возмутились поэтому, как один человек, и кричали: «A bas les singes! Il nous faut Lamoriciere!» — «Долой обезьян! Дайте нам Ламо-рисьера!». Узнав об этом, его императорское величество Наполеон III, который является главным творцом этой официальной карикатуры на великое прошлое, вероятно, почуял в крике зуавов «начало конца» для себя. В Варне этот крик произвел волшебное действие. Можно сказать, что он явился главной причиной экспедиции в Крым.