Собрание сочинений. Том 12

Как бы там ни было, однако, если редакторы этих газет и не являются героями или даже обыкновенными борцами, они, во всяком случае, умеют тонко рассчитывать. Они чувствуют, что начинается какое-то брожение и что режим, который составлял необходимый фон для их собственного псевдолиберализма и платил соответствующую цену за их товар, быстро идет к гибели. Поэтому, чтобы убедить своих клиентов в том, что они действительно стоят на страже, они отваживаются издавать тихое ворчание и жалобное повизгивание. Они, конечно, не кусаются и даже не лают. Вся их смелость в настоящий момент заключается в том, что они превозносят принца до небес. Они даже призывают его, как недавно сделала «NationalZeitung», не церемониться с государственным казначейством; однако — и в этом заключается весь комизм положения — все комплименты, расточаемые ими еще не совершенным деяниям принца, превращаются в порицания по адресу прошлых действий кабинета Мантёйфеля. Они раздражают принца тем, что дарят ему свое доверие авансом, и уязвляют министерство тем, что выражают ему недоверие задним числом. Однако чтобы оценить их по достоинству, нужно читать их в подлиннике. Ни на каком другом языке, даже на французском языке декабрьского стиля, отдающем, по крайней мере, своим собственным специфическим odeur de mauvais lieu [дурным запахом. Ред.], невозможно передать ту скучную, безвкусную и нескончаемую болтовню, которой они занимаются. Можно было бы предположить, что они просто говорят намеками, потому что играют в прятки с полицией; но это было бы большой ошибкой. В сущности они говорят все, что имеют сказать, но комбинируют при этом весьма ловко и выгодно для себя гомеопатические и аллопатические методы; они дают бесконечно малую дозу лекарства, разбавленного в океане самой безобидной жидкости. Со своей стороны, министры, по-видимому, знакомы с тем геологическим явлением, что постоянное действие воды размывает самую гордую скалу и разбивает ее на мелкие камешки. У них вызывает раздражение не столько заикание этих осторожных умников, сколько вообще состояние общественного мнения, которое они якобы отражают. Поэтому, оставаясь, как и всегда, близорукими бюрократами, они бьют осла, чтобы ударить по мешку, то есть по общественному мнению. Повторная конфискация газет, знаменующая начало нового режима, является, говорят монархисты, должным ответом на шумное проявление надежд, которые демонстративно связываются с принцем. Нет, говорят официальные либералы, режим принца еще не начался; пока принц не признан палатами и не присягнул в качестве регента, его глубокое уважение к конституционному закону обязывает его разрешать министрам, в согласии с хартией, действовать на свою собственную ответственность. Но ведь во всех наших монархических конституциях, будь они скроены по английскому или по французскому образцу, эта «ответственность министров» есть понятие весьма трудно постижимое. В Англии, где такая ответственность, казалось бы, существует в самой реальной, самой осязательной форме, она означает, что в известные торжественные моменты либо виг передает свою безответственность тори, либо тори — вигу. Министерская ответственность сводится здесь к погоне за теплыми местечками, которая становится основным занятием парламентских партий. Тот, кто занимает министерский пост, является временно безответственным, так как он представляет законодательное большинство, которое, с целью помочь ему в получении места, подчиняется коноводу его партии. В Пруссии цель самых горячих и честолюбивых устремлений буржуазии заключается в том, чтобы превратить министерские посты в призы, которые можно выиграть на парламентских турнирах. Однако до нынешнего времени ответственность прусских министров во всех смыслах представляла собой миф. Статья 44 хартии гласит:

«Королевские министры ответственны; все правительственные акты короля вступают в законную силу лишь тогда, когда они снабжены подписью министра, на которого тем самым возлагается вся ответственность».