Таким образом, в линейных войсках и в ландвере, вместе взятых, во второй половине января во Франции будет под ружьем приблизительно от 650000 до 680000 немцев, из которых от 150000 до 200000 находятся сейчас в пути или готовятся к отправке. Но эти войска будут намного отличаться от тех, которые до сих пор там используются. Добрая половина линейных батальонов будет состоять из неопытных молодых солдат двадцати или двадцати одного года — такого возраста, в котором трудности зимней кампании особенно тяжело отражаются на состоянии здоровья. Эти люди скоро переполнят госпитали, а батальоны снова начнут таять. Вместе с тем, ландвер будет все более состоять из людей старше 32 лет, почти без исключения женатых и отцов семейств, то есть из людей в таком возрасте, когда жизнь в лагерях на открытом воздухе в холодную или сырую погоду почти наверняка вызовет вскоре повальный ревматизм. И не может быть никакого сомнения в том, что большей части ландвера придется теперь гораздо чаще совершать походы и вести бои, чем до сих пор, вследствие увеличения территории, которую он должен держать под своим надзором. Состав линейных войск становится значительно моложе, состав ландвера значительно старше, чем прежде; у отправляемых в линейные войска новобранцев едва хватило времени, чтобы пройти военное обучение и усвоить правила дисциплины; у новых же пополнений ландвера было вполне достаточно времени, чтобы забыть и то и другое. Таким образом, в германскую армию включаются такие элементы, которые в гораздо большей степени, чем это было раньше, приближают ее по характеру к действующим против нее французским новобранцам; однако немцы имеют то преимущество, что эти элементы вливаются в сильные и стойкие кадры старой армии.
Какие же людские резервы, кроме этих, остаются у Пруссии? Новобранцы, которым в 1871 г. исполняется двадцать лет, и эрзац-резерв старшего возраста, причем в последнем все необучены, почти все женаты и находятся в таком возрасте, когда у людей мало склонности или способностей начинать солдатскую службу. Призыв в армию этих людей, которые на основании многолетнего опыта привыкли считать, что их отношение к армии является чисто номинальным, был бы чрезвычайно непопулярен. Еще менее популярной мерой был бы призыв тех физически годных мужчин, которым удалось по тем или иным причинам совершенно освободиться от воинской повинности. В чисто оборонительной войне все они выступили бы без малейших колебаний; но в завоевательной войне и в тот момент, когда успех этой завоевательной политики становится сомнительным, этого нельзя от них ожидать. Вести завоевательную войну с переменным успехом армией, которая состоит главным образом из женатых людей, в конечном счете невозможно; в такой войне одно или два больших поражения должны деморализовать эти войска. Чем больше, — в силу того, что война затягивается, — прусская армия становится действительно «вооруженным народом», тем меньше она становится способной на завоевания. Пусть немецкие филистеры неистово кричат об Эльзасе и Лотарингии, тем не менее несомненно, что Германия не может ради завоевания этих областей пойти на такие же лишения, такое же расстройство общественной жизни и такое же свертывание национального производства страны, какие Франция готова перенести ради собственной обороны. Тот же самый немецкий филистер, как только он наденет мундир и будет отправлен на фронт, вероятно, скоро вновь утратит весь свой пыл где-либо на поле боя во Франции или в сильный мороз на бивуаке. И, таким образом, может быть, для обеих наций будет, в конце концов, к лучшему, если они на самом деле встретятся лицом к лицу с оружием в руках.
ЗАМЕТКИ О ВОЙНЕ. — XXXIII