Собрание сочинений. Том 2

— Дорогой друг! Поздра…

— Невеста — горничная Милвертона.

— Господи помилуй, Холмс!

— Я должен был собрать о нем сведения.

— И вы зашли слишком далеко?

— Это было необходимо. Я лудильщик по имени Эскот, и дела мои процветают. Каждый вечер мы гуляли и беседовали. О боже! Эти беседы! Однако же я добился, чего хотел. Я теперь знаю дом Милвертона, как свои пять пальцев.

— Но девушка, Холмс!

Он пожал плечами.

— Ничего не поделаешь, милый Уотсон. На очень уж крупную дичь охота. Но я с удовольствием могу сообщить вам, что у меня есть соперник, который тут же займет мое место, как только я покажу спину. Какая роскошная ночь!

— Вы любите такую погоду?

— Это то, что мне надо. Я намерен сегодня ночью, Уотсон, залезть в дом Милвертона.

У меня даже дух захватило и мороз побежал по коже — с такой непреклонной решимостью проговорил он эти слова. Подобно тому, как молния среди ночи освещает на один миг малейшие детали обширного ландшафта, я умственным взглядом окинул все результаты, могущие произойти от такого поступка, — поимка, арест, почтенная карьера, оканчивающаяся позором, лучший мой друг в руках отвратительного Милвертона.

— Ради самого неба, Холмс, одумайтесь! — воскликнул я.

— Дорогой друг, вы ведь знаете, я не люблю опрометчивых поступков, я все хорошо взвесил и никогда бы не пошел на такую опасную меру, если бы имелся другой выход. Посмотрим на дело трезво. Вы, я полагаю, допускаете, что с точки зрения морали мой замысел оправдан, я совершу преступление только в глазах закона. Ограбить дом Милвертона — это не более чем отобрать у него силой записную книжку. А в этом вы сами были готовы помочь мне.

Я подумал.

— Да, — сказал я, — поступок нравственно законен, раз наша цель — взять только то, чем Милвертон пользуется для незаконных целей.

— Именно. А раз поступок с моральной точки зрения законен, остается только личный риск. Но истинный джентльмен не должен думать о риске, когда женщина так отчаянно нуждается в его помощи.

— Вы очутитесь в сложном положении.

— Это и есть риск. Я не вижу иного способа получить письма. У несчастной леди нет денег, а среди ее родных нет ни одного человека, которому она могла бы довериться. Завтра последний день, и, если мы не добудем писем сегодня ночью, этот негодяй сдержит свое слово и погубит ее. Поэтому я должен или все предоставить судьбе, или сделать этот последний ход. Между нами говоря, Уотсон, это своеобразная дуэль между Милвертоном и мною. При первом обмене ударов, как вы видели, перевес был на его стороне, и моя репутация и чувство собственного достоинства требуют, чтобы я продолжил ее.

— Мне это не нравится, но, видно, так должно быть, — сказал я. — Когда мы отправляемся?

— Вы со мной не пойдете.

— В таком случае и вы не пойдете, — возразил я. — Даю вам честное слово (а я никогда в жизни не нарушал его), что сейчас же найму кэб, поеду в полицию и выдам вас, если вы не возьмете меня с собой.

— Вы не можете мне помочь.

— Почем вы знаете? Неизвестно, что случится. Как бы там ни было, мое решение неизменно. Не вы одни обладаете чувством собственного достоинства и дорожите своей репутацией.

Холмс сначала казался раздосадованным, но теперь лицо его прояснилось, и он хлопнул меня по плечу.

— Ладно, дорогой друг, пусть будет так. Мы много лет жили в одной комнате, и нечего под конец менять традицию. Если не повезет, будем вместе делить камеру. Признаюсь, Уотсон, я всегда думал, что из меня вышел бы замечательный преступник. И вот наконец такая блестящая возможность!

Холмс вынул из ящика аккуратный кожаный футляр и, открыв его, показал мне несколько блестящих инструментов.

— Это первоклассный, последнего изобретения воровской набор, в нем никелированная фомка, алмаз для резания стекла, отмычки и все новейшие приспособления, требуемые прогрессом цивилизации. Вот также потайной фонарь. Все в порядке. Есть у вас бесшумные башмаки?

— Да, есть. Башмаки для тенниса с резиновыми подошвами.

— Прекрасно. А маска?

— Могу сделать пару из черного шелка.

— У вас, я вижу, врожденная склонность к таким вещам. Очень хорошо; делайте маски. Поужинаем перед уходом чем-нибудь холодным. Теперь половина девятого. В одиннадцать мы доедем до Черч-роу. Оттуда четверть часа ходьбы до Аплдор Тауэрс. Начнем работать еще до полуночи. Милвертон спит крепко и всегда ложится в половине одиннадцатого. При удаче будем дома в два часа с письмами леди Евы в кармане.

Мы надели фраки, чтобы иметь вид людей, возвращающихся из театра. На Оксфорд-стрит мы наняли кэб и доехали до Хемстеда. Там мы рассчитались с извозчиком и, застегнув доверху пальто, потому что было очень холодно и дул пронизывающий ветер, пошли вдоль Хиса.