Собрание сочинений (Том 2)

Югай, обещавший выхлопотать ему путевку в Крым, ушел с комсомольской работы, был теперь секретарем Пролетарского райкома партии. Его место в губкоме комсомола занял Яковенко. Сдавая Яковенке дела, Югай не забыл сказать: "Городницкого отправить надо подлечиться, в подходящее какое-нибудь место, в Ялту, Алупку", - Яковенко сам рассказал об этом Семке; но раз за разом оказывалось, что путевка была, подходящая, в Ялту, в Алупку, но отдана другому товарищу, у которого больше прав на лечение и отдых, а Семке надо еще подождать.

Так у него обстояли дела, когда приехал Илья Городницкий.

Он свалился как снег на голову. Воскресенье, утро. Севастьянов и Семка по случаю выходного дня проснулись поздно и нежатся на своих койках, покуривая. В дверь стучат.

- Кто там? Да-а! - зевая откликается Севастьянов. В комнату просовывается по-утреннему нечесаная голова ведьмы. Слышен приближающийся смех, говор, шаги.

- Там пришел ваш папа! - говорит ведьма торопливо-испуганно и восхищенно. - И с ним какие-то... товарищи! - Она исчезает, на ее месте Илья Городницкий, он весело спрашивает:

- Можно?

Он стоит на пороге, высокий, тонкий, темнобородый - странна и красива темная борода на молодом лице, - за ним теснятся незнакомые люди, а он смотрит на Семку, поднявшегося с постели, и добродушно улыбается.

- Это Семка? - спрашивает он быстро. - Это в самом деле Семка? - Он приближается к кровати. - Это ты, Семка?

- Здоров, Илья! - отвечает Семка, больше всего озабоченный тем, чтобы его мужественный голос не дрогнул от волнения.

Илья обнимает брата.

- Какими судьбами? Надолго?

- Ты слышишь, Марианна, какой бас?

С Ильей пришло много людей. Они не входят в комнату, остаются в кухне, курят там и громко разговаривают. Только старик Городницкий тут как тут, вьется вокруг Ильи и сияет.

- Борода! Нет, борода! - восклицает он как пьяный. - Нет, Семка, ты посмотри - борода, ха-ха, борода!

- Марианна! - зовет Илья.

Женщина входит на его зов. На ней что-то серое и лиловое, она красива - белая нежная кожа, карие глаза, бледно-золотые волосы, низко на затылке уложенные узлом. Она тоже улыбается и тоже здоровается, сначала с Семкой, потом с Севастьяновым. Здорово-таки неудобно сидеть перед ней в постели, с ногами, вытянутыми под одеялом; черт знает до чего неудобно. А у Семки к тому же на рукаве рубашки дырка, он страдает невыносимо.

- Он будет жить с нами, - говорит Илья своим мягким голосом.

- Конечно, - отвечает Марианна, - он будет жить с нами.

- Ты будешь хорошо с ним обращаться? - спрашивает Илья.

- Я буду хорошо с ним обращаться, - отвечает Марианна, улыбаясь.

- Она будет хорошо с тобой обращаться, - говорит Илья, обнимает Марианну за плечи и притягивает к себе. Она вспыхивает, она стоит как заря в этой комнате, полной разбросанных штанов, табачного тумана и солнца, светящего сквозь табачный туман.

- Борода, ха-ха! - кричит старик Городницкий. - Илья, ты молодец, прямо берешь бычка за рога! Бери его за рога, забирай его отсюда, посмотри, что я тебе говорил, у него же щек совсем не осталось!.. Но, однако, дорогие, поторопимся. Софья Александровна ждет. Ты бы одевался, Семка. Я приведу извозчика...

- Фима! - зовет Илья. - Фима! - И так как в кухне не слышат, он идет и возвращается, ведя за пуговицу какого-то толстяка. - Фима, вот это мой брат Семен, его надо лечить, надо его в хороший санаторий.

- А что такое? - спрашивает у Семки толстяк Фима (после оказалось заведующий губздравом). - Что у вас?.. Ничего, отправим, вылечим, - Илья, Илюшка, слышишь, пусть он ко мне зайдет на прием!

Илья не отвечает, рассказывает, добродушно смеясь, как шел, приехав, по Старопочтовой и как соседи его узнали, несмотря на бороду... Он рассказывает весело, товарищи смотрят на него с любовью. Они ходят за ним толпой - куда он, туда и они, - потому что любят его, подумал Севастьянов. Каких-нибудь два часа назад он приехал, а они уже слетелись, уже они вокруг него. А женщина повторяет как эхо каждое его слово.

- Софья Александровна ждет, - втискивается в разговор старик Городницкий, - завтрак остынет, поторопимся, господа.

Он пугается, что сказал "господа". Но те, к кому он обращается, заняты друг другом, он не в счет в их компании, они не слушают, что он там говорит. Но он-то хочет быть в их компании! Он хочет говорить! Он не хочет молча стоять в стороне, как незваный! Ведь Илья приехал к нему! И он с отцовской строгостью обрушивается на Семку:

- Будешь ты одеваться или нет! В конце концов, из-за тебя все остынет! Одевайся сию минуту!