Собрание сочинений (Том 2)

- Пава, как есть пава, - усмехались бабы.

ПРЯНИКИ

Два дня, словно ветер по полю, гуляла по Голодай-селу мужицкая злоба. С испугу бросил приход и уехал куда-то батюшка. Исчез и мельник Полубояров. Затаился, как мышь, притих - не услышишь - кулак и лавочник Пафнутий Собакин.

На третий день мужики заговорили о лавке. Вначале тихо по домам и углам, потом во весь голос прямо на улице. Лавку решили делить. Только Собакин оказался не глупым, вывез куда-то товары. Сунулись мужики в кулацкую лавку, а там пусто.

Вместе со всеми ходил и дед Сашка. Вернулся домой раздосадованный. Забрался на печь, лежит, сокрушается:

- Увёз, распроклятый, лавку. И куды он её, стервец, запрятал?!

И Лёшка вертелся тут же, и тоже ломал голову: "Куда он её запрятал?"

Покрутившись часок в избе, мальчик вышел на улицу, понёсся к приятелям. Он вызвал Соньку Лапину, Митьку Дыбова, Петьку Качкина и о чём-то с ними шептался. Потом все вместе направились к кулацкому дому.

- Ну, а вам чего? - набросилась на ребят собакинская жена.

- Нам Аминодава, - проговорил Лёшка.

Когда Аминодав вышел, отозвав кулачонка в сторону, Лёшка зашептал:

- А у Качкиных корова отелилась, так жеребёнок родился. Хочешь посмотреть?

- Да ну?! - подивился Аминодав.

- Вот крест, - побожился Митька. - С пятью ногами.

- С пятью?!

- С пятью, - подтвердила Сонька.

- И с козьими рогами, - продолжал сочинять Лёшка.

- А не брешете?

- Вот крест, - уверял Лёшка. - Побежали, а то он ещё подохнет.

Аминодав побежал за ребятами. Однако те, поравнявшись с качкинской избой, свернули не к хлеву, как ожидал мальчик, а к баньке.

Кулачонок остановился.

- Пошли, - подтолкнул Лёшка. - Он в баньке. Его туда для тепла.

- Это чтобы скотину не пугал, - подтвердил Митька.

Аминодав двинулся дальше, хотя уже и без прежней прыти. А когда подошли к баньке, то Лёшка, и Сонька, и Митька, и Петька все разом уже с силой втолкнули в неё Собакина.

Повалив мальчика на пол и прижав его грудь коленом, Лёшка зашептал:

- Говори, куда отец увёз лавку?

Аминодав заплакал, завертелся ужом, стал вырываться.

- Говори, - повторил Лёшка и ещё сильнее нажал коленкой.

Сонька схватила кулачонка за руки, Митька уселся на голову, Петька на ноги.

- Говори, говори, говори! - кричали ребята.

- Не знаю, - упирался Собакин.

Тогда Лёшка привлёк к себе мальчика:

- Говори, а то нос откушу. - Он наклонился к лицу Аминодава, заскрежетал зубами, раскрыл рот.

- А-ай!

- Говори!

Аминодав не выдержал, сдался.

Оставив Митьку и Петьку сторожить Собакина, Лёшка и Сонька помчались к деду Сашке.

- Дед, дед, - закричал Лёшка, - лавка нашлась!

- Ну, брехать, - не поверил старик.

- Нашлась, нашлась, - зачастила Сонька. - Она на хуторах, в подполе у тётки Мавры, у кулацкой сестры.

Дед сорвался с печки, помчался разыскивать Дыбова и других мужиков.

Аминодав не соврал. Товары нашлись. В этот же день состоялся делёж лавки. Добро раздавали Дыбов и Прасковья Лапина: мужикам - хомуты и подковы, бабам - ситец и мыло, девкам - помаду и ленты.

А Лёшка, Сонька, Митька и Петька получили по крашеному прянику: у Соньки в виде коня, у Митьки в виде козы, у Петьки тоже в виде козы, а у Лёшки - ребята никак понять не могли: уж больно он походил на ту тварь, рассказами о которой заманил мальчик собакинского сынка в баньку.

Пряники были старые, чёрствые, но вкусные.

КАРАТЕЛИ

Не только в Голодай-селе, но и по всей России в ту весеннюю пору 1917 года прошли крестьянские бунты и волнения. Крестьяне делили барскую землю. Рубили господский лес. Во многих местах запылали усадьбы. Временное правительство встало на защиту помещиков. По деревням и сёлам были разосланы карательные отряды.

Прибыли каратели и в Голодай-село. Устроили казаки в доме Собакина штаб и стали чинить расправу. Дыбова увезли в тюрьму. Прасковью Лапину избили до полусмерти. Старику Качкину выдрали бороду. Схватили и деда Сашку.

Принесли домой старика без памяти прямо с улицы, в одних подштанниках. Глянул Лёшка: рубцы на спине, на лице и на шее ссадины. Дед весь съёжился, стал маленький-маленький, ростом не больше Лёшки. Положили старика на живот: на спину нельзя, спина воспалилась, кровавая; повыли бабы и девки, потом разошлись, и Лёшка остался один. Смотрит на деда слёзы глаза туманят. Стряхнёт слёзы рукой, а они опять набегают.

Ночью старик очнулся, глянул на Лёшку - не узнаёт внука. Бормочет что-то дед Сашка, а что - Лёшка понять не может.

- Дед, дед! Что, а дед? - пристаёт мальчик.

Наконец разобрал: "Пить". Схватил Лёшка кружку, напоил деда. Пил старик жадно, кряхтел и стонал. Наконец отвалился от кружки и снова забылся.

Через час дед Сашка пришёл в себя.

- Лексей!

Лёшка бросился к деду.

- Лексей, - повторил старик. - Беги. Убьют они тебя. Беги, Лексей. Собакины не простят. Поезжай в Москву. - Дед говорил с трудом, делая остановки после каждого слова. - Разыщи Третью Тверскую-Ямскую и дом Зыкова. Он наш мужик, голодаевский, примет. Скажи: дед Митин просил.

Лёшка упрямо замотал головой.

- Беги, - простонал старик. Потом снова закрыл глаза и упёрся лицом в лежанку.

К утру дед Сашка скончался.

Глава третья

НАТАША

У ДЯДИ ИПАТА