Собрание сочинений. Том 2

Но Ковальскому казалось, что Новиков-то как раз по характеру более партийный работник, чем цеховой технолог. Вся его сознательная жизнь связана либо с комсомолом, либо с партийной и общественной работой. Сам Александр при любой возможности «жался», как он говорил, к «заводской трубе», сделав это нормой поведения. На заводской площадке, в цехе ему всегда интересней.

Место Ковальского занял бывший начальник смены такого же цеха, только другой очереди завода, Дмитриев, который чудом уцелел при взрыве в 1964 году.

Тогда, шесть лет назад, его обнаружили через сутки на лестничной площадке в главном корпусе. Ему повезло: когда рухнули перекрытия, потолочная железобетонная плита накрыла Ивана в углу, зацепив лишь левую руку. Спасатели решали: заниматься плитой или ампутировать руку? И хирург, и газорезчик стояли рядом, каждый готовый приступить к своему делу. Решили всё-таки дробить плиту и резать стальную арматуру. Всё прошло удачно. Только голова тридцатилетнего Дмитриева стала седой да рука потихоньку теперь сохла… Могло быть и хуже.

* * *

– Хочешь, познакомлю с одной дамой? – большое, с ровным матовым оттенком лицо Суслова – само благодушие.

– Нет, – вяло ответил Ковальский.

– Но почему?

– Не знаю… Скучно всё это…

– Э-э, брат, так не пойдёт! Руфина уже около года замужем. За это время ты ни за одну не зацепился. Ненормально. Тем более для такого, как ты… Она во всех отношениях классная дивчина. Но с одной странностью.

Ковальский молчал. Его не интересовали ни странности знакомой Суслова, ни сам этот разговор. Но Суслов решил не отступать.

– Она влюблена в тебя. Уже третий год – такая беда. И ждёт!

– В наше-то время? – усмехнулся Александр.

– Она увидела тебя, когда ты никого не замечал – роман с Руфиной был в разгаре. Переживала в тени.

– Ты – сводня? Или фантазёр? – усмехнулся Александр. – Сам устроился под широким крылом Татьяны. Моя настала очередь?

– Может быть. Отчего хорошему другу не помочь. Имею опыт, – отозвался Владимир, лицо его при этом сделалось серым.

– И что же она? Одинокая?

– Тебя ждёт. И верит… Давно решила для себя: если не выйдет за тебя, то ни за кого!

– Страсти-мордасти… – безразлично проговорил Александр.

– С Леночкой работает в лаборатории. Лена – невольный свидетель того, как она мается.

– Леночкина подружка! – вяло удивился Ковальский. – Кажется, её зовут Настей, такая лёгкая, как козочка? Имя особенное.

– Ну, вот! Я, как всегда, тебя недооцениваю. Верно говоришь: она. Всё-таки ты её подметил!

Они поговорили и, кажется, всё забылось. Впереди был Новый год.

* * *

…Александр увидел Настю после этого разговора во Дворце культуры на балу. В бальном платье. И поразился её грациозности. Когда шёл домой, невольно думал о ней.

«Стоп, Ковальский! Ты же не мальчик! На балу, давно известно, все красавицы! Какой она приходит вечером с работы, ты видел?»

…Где-то через неделю позвонил Суслов.

– Послушай, у Татьяны день рождения, заскакивай вечером, а то ведь ни разу не был у нас.

Он назвал адрес.

…Когда Ковальский вошёл в непривычно большой коридор Татьяниной квартиры, сразу издалека заметил в гостиной среди незнакомых нарядных дам Настю. Она была в голубой водолазке и тёмных брюках. Они встретились взглядами и оба… смутились. Александр поспешил повернуться лицом к вешалке.

А в это время из кухни в коридор, потеснив Суслова к стенке, выплыла пышнотелая дама в лёгком розовом платье. Дама несла солидную эмалированную чашку с винегретом. В центре сочной массы, как мачта, стояла большая деревянная ложка. При виде Ковальского губы у дамы вместе с чёрными редкими усиками диковато шевельнулись:

– Здрасьте!

При её приближении Александр вмиг оказался в незримом облаке, состоящем из запахов духов, помады и неистребимо пробивающегося через всё это пота.

Он, как мог приветливо, ответил в тон:

– Здрасьте!

Дама уверенно, как самоходная баржа, повернув налево, почти удачно вошла в явно узковатую для неё дверь. Всего лишь чуть-чуть задела косяк «кормой».

«Держись, казак, нас, кажется, обкладывают по полной программе», – с этой мыслью он и вошёл в гостиную, в которой огромный Суслов, раздвигая табуретки, как ледокол на реке, пробирался в дальний угол комнаты. Там из проигрывателя рвался неудержимый голос Муслима Магомаева.

* * *

Александр проводил в тот вечер Настю до общежития.

А куда деваться? Всё выстроили так, что, едва весёлая компания оказалась на улице, подружкам понадобилось ехать в разные места, но только не туда, где она жила.

Они остались одни. Пустынные улицы. Одинокие прохожие и звёзды – свидетели их первой совместной прогулки.

…Через три дня ему стало неловко за своё молчание. Улучив момент, когда был у телефона один, позвонил ей из цеха. Договорились встретиться.

«Попробую вести себя так, чтобы наш, если это «роман», оказался вялотекущим. – Такое он придумал заранее определение. – Отдаю все права ей. Долго ли выдержит? Больно уж срочно все хотят меня женить. Суслов заодно с мамой».

Он вспомнил, как мать, провожая его недавно, в который раз грустно качала головой: