Читаем Собрание сочинений. Том 2 полностью

– Не о математике, конечно, – утробно засмеялся Свинарёв. – В постели они о многом разговаривают. Ты только слушай да на ус наматывай. Ключик надо иметь к ним. Ага. Это – искусство. Им ведь много-то не надо. Изучил я эту породу… Умение слушать они уважают…

«Профессор», – подумал Ковальский.

– Силёнки-то где берёшь, одни мослы…

– Не скажи. Ты, вот, не думая, берёшь в столовой еду. А я обязательно возьму, если есть, капусту, яйца, куриное мясо, свинину – они стимулируют это дело.

– Откуда такие познания?

– Друг – врач, советует, я думаю, прав он… Послушай, позавчера приходила… ну, Марина, помнишь? Ты в ночную уходил…

– Помню.

– Хочешь уступлю? Она тебя приметила… Спрашивала, кто да что…

– Иди к черту!

– Надоела она мне, понимаешь? Хочу по тихому отойти в сторонку, а никак! Разные способы уже применял. В этот, последний раз, лежим с ней, я и говорю: «Марина, как же так? Вот ты – секретарь большой парторганизации. Мы оба строим коммунизм, а ты в это время от муженька свово ко мне? Не вяжется как-то! Политически не того…». Это я её потихоньку так проверяю, подходы делаю. – Он засмеялся, ткнул пальцем в утюг – обжёгся и, слюнявя его меж тонких бледных губ, продолжал: – А она спокойно отвечает и гладит меня в одном, догадываешься где, месте: «Одно другому не мешает». Понимаешь? «Мне, – говорит, – с тобой в постели хорошо, как ни с кем!» Она – пробивная баба, вот в чём дело! Точно будет в горкоме. А мне это надо! Вот и стараюсь изо всех сил. Она из меня всё выжимает. Выносливая, как конь! Лопочет, что запах у меня из-под мышек её возбуждает, и ничего с собой сделать не может. – Он посмотрел «глубоко» карими глазами на Александра и добавил: – Таких у меня ещё не было…

Вошёл рослый парень Суслов, работавший уже полгода диспетчером завода. Он слышал последние слова. Протягивая руку Ковальскому, прокомментировал:

– Всю водку не выпьешь, всех баб не… обслужишь. Отчего не женишься на этой светленькой из технического отдела? – Он осторожно опустил своё огромное тело на кровать.

– Понимаешь, тут закавыка одна есть, – лицо Свинарёва сделалось сверхсерьёзным.

– Какая?

– В фамилиях. Я хочу свою сменить. Не просто так, а при женитьбе. Эдак солиднее.

– Ну, меняй! В чём дело?

– Так у неё фамилия – Заплаткина. Не могу. Я – общественный человек. Помню об этом всегда.

– Послушай, – воскликнул Суслов с пафосом. – Это же поправимо – сделай двойную фамилию.

– Какую?

– Ну, – невозмутимо пояснил тот, – её и свою объедини. Будет, как у солидных людей в прошлом веке: Николай Свинарёв – тире – Заплаткин. Весомо!

Николай, похоже, не знал, что ответить, моргал странно: левый глаз его застыл, а правый продолжал дёргаться. Сказал:

– Тебе хорошо! У тебя и рост, и фамилия – будь здоров!

Суслов, прижавшись лицом к стене, начал ржать. Тонкая светлая кожа на его лице порозовела и, казалось, вот-вот лопнет. Когда смех прошёл, потирая лицо руками, предложил:

– Ну, раз две фамилии не хочешь брать – возьми две трети её фамилии и – баста!

– Не понял сходу. Повтори! – заинтересованно откликнулся Николай.

– Повтори, – попросил и Александр. – А то с дробями у него не того, а ты – две трети…

Лицо Суслова сделалось из розового красным, он пояснил, еле сдерживаясь:

– Ну, полная, если возьмём: Заплаткин. А если треть первую отбросить, то будет – Латкин! Это уже звучит, правда?

– А так можно? – в раздумьи спросил Николай. Лицо его было более чем серьёзно.

– Консультироваться надо, дело юридическое, – обронил Суслов и, сделав глубокий вдох-выдох, кажется, освободился от напряга рвавшегося из него смеха.

Разговор показался Ковальскому дикостью и он вышел на кухню.

Пока его не было, диалог в комнате приобрёл новую окраску.

– А фамилия по линии отцовской у меня могла быть Давыдов. Отец-то умерший – Давыдов, – проговорил внушительно Николай. – Рассказывают, что поэт-рубака Денис Давыдов после войны с Наполеоном поселился под Сызранью в своём именьице и частенько наезжал в наше село. Там и появились мои корни. У него было пять сыновей. Понимаешь, любовь – не любовь, а жила у него, говорят, зазноба там…

– Чё городишь-то, кто говорит? Годков-то сколько прошло?! Разумеешь? – пытался серьёзно возразить Суслов, но, не сдержавшись, захохотал: – Ври, но меру знай!

– А я знаю, – не обидевшись, ответил Свинарёв. – Приезжай в наше село – увидишь: цельный конец села с фамилией Давыдовых.

– И что, все – потомки поэта?

– Ну, как сказать. Лихой был человек!

Он хотел обидеться на Суслова и сказать что-нибудь такое, чтобы прозвучало веско, но не нашёл нужные слова. Николай твёрдо знал от односельчан, что Давыдов наведывался в его село. «А раз бывал, то в чём вопрос? Значит могло и быть что-то! А если нет, то всё равно фамилия известная! Зря Суслов смеётся. Ему не понять».

– Послушай, а Баратынский не заезжал в ваше село? – очень серьёзно поинтересовался Суслов.

Николай слышал такую фамилию, но не мог припомнить, где. Ответил не спеша:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Смерть сердца
Смерть сердца

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

Элизабет Боуэн

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы. Спектр героев обширен – от Рембрандта до Дега, от Мане до Кабакова, от Умберто Эко до Мамышева-Монро, от Ахматовой до Бродского. Все это собралось в некую, следуя определению великого историка Карло Гинзбурга, «микроисторию» искусства, с которой переплелись история музеев, уличное искусство, женщины-художники, всеми забытые маргиналы и, конечно, некрологи.

Кира Владимировна Долинина , Кира Долинина

Искусство и Дизайн / Прочее / Культура и искусство
«Рим». Мир сериала
«Рим». Мир сериала

«Рим» – один из самых масштабных и дорогих сериалов в истории. Он объединил в себе беспрецедентное внимание к деталям, быту и культуре изображаемого мира, захватывающие интриги и ярких персонажей. Увлекательный рассказ охватывает наиболее важные эпизоды римской истории: войну Цезаря с Помпеем, правление Цезаря, противостояние Марка Антония и Октавиана. Что же интересного и нового может узнать зритель об истории Римской республики, посмотрев этот сериал? Разбираются известный историк-медиевист Клим Жуков и Дмитрий Goblin Пучков. «Путеводитель по миру сериала "Рим" охватывает античную историю с 52 года до нашей эры и далее. Все, что смогло объять художественное полотно, постарались объять и мы: политическую историю, особенности экономики, военное дело, язык, имена, летосчисление, архитектуру. Диалог оказался ужасно увлекательным. Что может быть лучше, чем следить за "исторической историей", поправляя "историю киношную"?»

Дмитрий Юрьевич Пучков , Клим Александрович Жуков

Публицистика / Кино / Исторические приключения / Прочее / Культура и искусство