Что же мы вместо этой титанической мечты наблюдаем? Деньги, золото и драгоценные камни идут не на оформление могилок трудящихся, а в карман господ Гришиных, Куликовых и тех, с которыми они делятся своей зверской добычей. А трудности они создали в деле захоронения и вообще в похоронном вопросе, как всегда, искусственно. То есть для вымогательства взяток у помершего и еще живого населения. А если нету трудностей, значит, и взяток нету.
Вон в том году без взятки ни стирального порошка «Радость» нельзя было запасти года на два, ни лезвий «Нева», ни черного перца с калошами, а сейчас – хоть продавай за полцены запасенное, потому что разоблачила ОБХСС зав-складами за придержание фондов с целью создания взяточ-новыгодной ситуации в торговой сети.
Точно так и с кладбищем. Гришин – не дурак.
Новая Англия. 1984
СМЕРТЬ В МОСКВЕ
П.А.
Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
При работе над этим сочинением
автора вдохновляли основоположения,
почерпнутые из выдающегося
методологического исследования покойного
Дмитрия Николаевича Никифорова (Дюди)
«Мел и тряпка на уроках истории».
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В тот самый день Лев Захарович посмотрел на себя голого в зеркало. Зеркало было трофейным. Его вывезли из имения Гиммлера и вделали в стену ванной в квартире Мех-лиса.
Замечательно красивое, массивное, с совершенной, безупречнейшей амальгамой зеркало кого только не повидало на своем веку. До Гиммлера оно располагалось в будуаре одной знатной немецкой баронессы. А перед тем как попасть в Германию, жило-поживало в сыроватом дворце бывшего венецианского дожа… Потомок дожа пропил это зеркало…
И вот стоит Л.З. нагишом перед породистым, перед аристократичным зеркалом и не нравится себе. А бывало, вылезет он из ванны, из овальной мраморной ванны, которую выколупали из геббельсовской загородной бани, встанет вот этак, смотрит на свое человеческое тело и замечает в нем приятнейшее разлитие бессловесной мысли, называемой брюзгливыми моралистами самодовольством…
Ах как мило думалось, бывало, Л.З. о сногсшибательной удаче всей своей жизни, о карьере своей и прочном положении.
Сколько умников и везунчиков гниют в Зазеркалье, а он поднялся над ихним прахом до головокружительных высот и неоспоримого влияния. И все – благодаря исключительно выразительной физиономии…
Как попалась она однажды на глаза Сталину, так прочитал он на ней письмена, весьма поразившие главного злодея.
Главный злодей вдоволь уже начитался на различных рылах, рожах и харях большевистских своих подручных заверений в беззаветной преданности и готовности к преступлению против норм человеческой морали.
Но такой отталкивающей преданности, извращенной готовности к подлости и коварству, такой трижды собачьей любви к нему и ужасной, крысиной страсти к бюрократическому садизму главный злодей давно уже не читал на физиономиях политработников нового типа. Не выделить Л.З. из их толпы было бы неразумно.
Выделили… Пошел в гору по удобнейшему пути к вершине власти, вымощенному трупами врагов и друзей без различия пола, возраста, национальности и вероисповедания…
На вершине же власти местечко у Л.З. было не из самых близких к Сталину, но все-таки и он опирался во время парадов и похорон скинутых с мавзолея сослуживцев на кровавый бруствер мраморной усыпальницы Ленина – родителя нынешних властолюбцев…
В войну Л.З. вместе с Буденным провалил крымскую операцию, поскольку был безграмотным, но всесильным представителем СВГ.
Он тупо сковывал политическим руководством, смертельным для всякой нормальной человеческой деятельности, инициативу ремесленников Отечественной войны, а солдаты и офицеры подыхали и уродовались на поле напрасного боя.
Сошло ему это с рук, потому что вторую такую сволочь, как Л.З., трудновато было бы сыскать Сталину в разгар войны с вероломным другом.
Воевал, то есть мешал людям воевать, Л.З. с искренним воодушевлением. Ведь для него это была дважды война. Как еврей и политработник он считал себя основным врагом фашизма. Фашизм, соглашаясь с этим, бил на полях войны всех без разбора, а вот при пленении выборочно и в первую очередь уничтожал «жидов и комиссаров».
Надо сказать, что сам Л.З. еще в тридцатые, памятные для романтиков гнусной утопии, годы затравил и уничто-
жил, предал и замучил огромное количество евреев и политработников и справедливо считался на сталинском мясокомбинате неподкупным рыцарем партийной бойни.
Но то были свои, так сказать, «жиды и комиссары», и не ты их – они тебя вздернули бы на дыбу, они бы тебя схавали и блаженно поковыряли бы в гнилых дуплах палаческих зубов бамбуковыми зубочистками.
Л.З. и не считал себя вовсе евреем. Наоборот, блестяще превозмогал все ощущения, или, как теперь говорят, комплексы, связанные с рискованнейшим происхождением…
Настоящий сталинец это нечто большее, чем происхождение и, если уж на то пошло, чем человек. Именно поэтому Л.З. страстно выискивал братьев-евреев среди намеченных жертв, соревнуясь с товарищем Кагановичем – братоубийцей номер один.