Л.З., стараясь забыться, захватил с собой в сортир кипу газет и журналов, которые рано утром заносила в квартиру лифтерша. Он спустил кальсоны, удобно уселся на заграничный унитаз – мягкая доска с автоматическим включением подогрева для озябших седалищ: спецсделка с США Внешторга СССР через железный занавес, – окунул ноги в пушистый коврик, раскрыл вчерашнюю «Вечерку»… Так… всенародные митинги… убийц в белых халатах – к ответу… те, кто прожужжали нам все уши о своем избранничестве… агенты мирового сионизма и ЦРУ… директора магазинов Комаров Израиль Маркович и Зейдельман Александр Владимирович сколотили себе несколько состояний… так… этих, понимаете, давно надо расстрелять… Я вам все послевоенные годы об этом говорю… Причем здесь я? При чем Каганович? При чем Давид Заславский и Эренбург?… Нас тоже в Сибирь?… В Сибирь надо сионистов, а не коммунистов, товарищи… опять мы, понимаете, перегибаем, опять загибаем, а потом начнем спохватываться…
Отбросил «Вечерку» к чертовой матери… Меру надо знать во всем, товарищи… Ох и мастера мы бить по своим… мастера…
Взял «Правду». Не сразу обратил на обведенное траурной рамкой сообщение ЦК КПСС, Совмина СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Обратив, с острейшим почему-то азартом вчитался в сообщение и, естественно, глазам своим не поверил.
Фотографии своей Л.З. не замечал, читая правительственное сообщение.
Согласимся, что восприятие еще живым человеком капитального сообщения о факте своей смерти – есть дело довольно сложное, мы бы сказали, совершенно новое для человека, а посему и приводящее его в первые минуточки в невообразимое замешательство.
Л.З., например, после вторичного прочтения сообщения, прочтения беспорядочного, воспринял его вдруг как остроразящий наповальный анекдот и истерически расхохотался…
…Вот дают, понимаете… авансом, так сказать, первоапрельскую шуточку… вот дают, мерзавцы…
Хохотнув, Л.З. прямо-таки растаял от проникшей во все его поры высшей обласканности. Ему показалось, вернее, в тот миг он был уверен, что Сталин со свойственным ему грубым идиотизмом давал понять верному сатрапу, что не в опале он, а во все той же чести, в доверии и не забыт в двусмысленный момент жизни партии, не забыт, даже обласкан царскою шуткой, рассчитанной не на слабонервных, потому что на вонючие ленинские сантименты суровый Сталин не способен… А так вот выкинуть что-нибудь кроваво-необычное у нас – всегда пожалуйста…
Это он мне выдал за отказ от обеда и пьянки, подумал Л.З. Дает рябая харя просраться моей жидовской роже… Дает… ничего не скажешь… Буденный, небось, усы облизывает от радости, ничтожество…
В остальных газетах на первых полосах Л.З. не без тщеславия раглядывал траурные правительственные сообщения и свои фотопортреты… генеральские погоны… куча орденов… волевое лицо руководителя Госконтроля… на всех участках партийного строительства… с беззаветной преданностью… проявлял… китель сидит, как на артисте Дружнико-ве… все верно… все верно… пламенный большевик…
Просмотрев все газеты, Л.З. до того был растроган всевластной шуткой вождя, до того проникся к нему такой страстной любовью, таким чувством прощения, что решил немедленно позвонить в Кремль – поблагодарить за особое внимание…