Собрание сочинений.Том 2

Л.З. вопросительно оглянулся. Пожал плечами, как человек не оценивший в первый миг всей прелести заковыристого анекдотца, но тут же, якобы по мере доходящего до него – жуткого осла – смачного шарма, принялся гоготать, хватаясь за животик, смахивая слезы и захлебывающеся повторяя особенно удачную концовочку: а из крантиков-то, понимаете, ни капли… ни капли… ой, блядь… просто подыхаю… Ну вы даете, батя…

Л.З. и в голову не могло прийти вызвать немедленно слесаря. Хозяин знает, что делает… Смешно что-либо предпринимать. В этом основной смысл государственной и всенародной шутки…

Л.З. страстно захотелось, чтобы рябая харя заметил его жизненное рвение, чтобы поверил он в желание Л.З. что-то делать, не сидеть, понимаете, сложив белые ручки крендельком, алые губки бантиком, быть даже в такой непредвиденно сложной ситуации активной частицей партии… на всех участках… крупный вклад… были в переплетах, так сказать, поволнительней… висели на волоске от расстрелов…

Есть он не хотел. Впрочем, и остальные плотские желания как-то незаметно сгинули от него. Он вдруг поспешил к гардеробу, предчувствуя, что есть у него сейчас шансику-лянчик угодить Хозяину… мы тоже с Мехлисом умеем пошутить… это тебе, сволочь, не шуточки Буденного, кавалериста поганого… куш сивый мерин тохес… мерзавец…

Разыскал в гардеробе, освобождаясь от ужаса и радуясь наличию дела, старинный траурный костюм испанского вельможи. Поглядывал через плечо и выискивал в зеркале взгляд Хозяина, облачаясь в чудесную историческую ценность, умоляюще приглашал его обратить внимание на отсутствие в своих действиях упадничества и присутствие в них же партийной дисциплины.

Вдруг сказал вслух:

– Стоп, товарищи, а когда же у нас похороны?… И где же это наши газеты? – пробежал глазами правительственное сообщение с таким жалким, показушным интересом, что даже рябая харя, если бы видел он в тот миг своего бездарного сатрапа, содрогнулся бы от омерзения. – Ага… как это ты, Надюшка, дала маху? – пошутил Л.З. специально в расчете на то, что Хозяин оценит старую шуточку насчет партийно-солдафонского юмора Ильича и его ненависти к крупному эмпириокритицис-ту. – Как это ты, Надюшенька, дала маху?… Вот, тут у нас, пожалуйста… э-э-э… завтра – Колонный… затем… затем… а уж только после нее – похорончики-арончики… не раньше… Время, понимаете, работает на нас… Однако Мехлис не может без работы – это он с аппетитцем повторил любимую деловито-кокетливую фразочку и поспешил на самом деле в кабинет.

Поспешил, стараясь не глазеть на жившие в квартире вещи и вещички, потому что каждый взгляд даже на ничтожную утварь, существование которой, казалось бы, давно и навсегда выпало из поля его пресыщенного зрения, так остро надрывал сердце какой-то незнакомой болью – дальней родственницей боли физической, – что обреченного начинало обморочно пошатывать, как если бы он был больным зубом в нежной, в воспаленной, в измученной десне жизни.

Знаем мы, очевидно, больше, чем понимаем. Только в таком смысле Л.З. знал, что каждый взгляд на ничтожную вещь, каждая оглядка в прошлое, а особенно мысли о близких людях и уже тающих в сознании тенях вожделений – это невыносимый, вечный, ужасающий обрыв ниточки, жилочки, сосудика от того, что еще сегодня утром привиделось безотрывным от…

От чего именно Л.З. – тоже бессознательно, – не мог позволить себе уточнить. С ним случился бы тогда удар или инфаркт, а вот этого-то как раз и не могли дозволить некие таинственные жизненные силы, обитающие в существе человека, но в известный момент почему-либо прекращающие всякие отношения с его личностью… Им еще не пора. Они должны действовать ровно столько, сколько должны, если, разумеется, один из зверских видов насилия не разрушит, как говорится, их перспективные планы…

В кабинете Л.З. уселся за свой шикарный письменный стол – не стол, а изящный, хотя и массивный, пульт управления интеллектуальной деятельностью трех поколений политдеятелей бывшей австро-венгерской монархии, затем – собственность Риббентропа… Уселся, сделал вид, что пишет, как простой, скромный большевик-ленинец, демократичную жалобу в Минздрав СССР на участкового врача… достойна удивления циничность, с которой… наплевательское отношение к святой для врача нового типа клятве Гиппократа… дело не в личном здоровье, а… позволительно спросить: куда… все силы на борьбу с зарвавшимся сионизмом в системе бесплатного медобслужива-ния…

Апатично начирикивая жалобу, старался как-нибудь ненароком выразительно не глянуть на платиновый бюст Хозяина или же на налбандяновский портретишко. Одновременно как натренированный конспиратор обмозговывал случившееся – рассудительно хотел втиснуть его в рамки здравого смысла… Говно… ты понял, что смертины не врут, и хочешь, чтобы я подох раньше тебя… вот чего ты хочешь… и тебе, ты думаешь, будет легче?… не будет… потому что тебе уже не над кем будет издеваться, сволочь… что у нас завтра?… Завтра у нас кремация… ах чтоб вы все провалились… какая кремация?… Завтра у нас Колонный… затем – лафет, Мехлису положены лафет и Красная площадь…